Эликсир Купрума Эса

– Я бы занялся одним исследованием, – сказал Маршеву Дима Тарусов, – да не знаю, как к нему приступить.

– А что за исследование?

– Летом я сделал такое наблюдение: насекомые, которые залетают в комнату, тычутся в потолок.

– Как это?

– Ну вот, положим, залетает ко мне в комнату шмель (мы рядом с парком живём), ему, конечно, хочется выбраться из комнаты, и он начинает летать туда-сюда. На стены он не натыкается: подлетит к ней и сворачивает. На оконные стёкла натыкается, но это понятно: стёкла прозрачные. Но почему потолка они не могут разглядеть, никак не пойму. Наткнётся на потолок, жужжит и елозит по нему спиной или головой… Как они не обдерутся только!

– Я что-то этого не замечал, – сказал Родя.

– А я наблюдал шмеля, стрекозу и муху, вот такую здоровенную. И что интересно: простые, комнатные мухи – они видят потолок: подлетят и ходят по нему кверху лапами. А те насекомые, которые на свежем воздухе живут, никак не могут понять, что наверху камень, а не чистое небо. А что же у них глаза? Ведь я читал, что у них глаза чуть ли не во все стороны видят.

Валерка за этот день выявил двух конструкторов, а у Вени произошёл интересный разговор с Жорой Банкиным. Тут, как и в случае с Валеркой, тоже оказался замешан магнитофон. Жора подошёл к Вене и тихо заговорил, переминаясь с ноги на ногу:

– Рудаков, ты извини меня, может быть, тебя уже спрашивали… Тут вот какое дело: ты будешь за Ладошину голосовать?

– Буду, – ответил Веня и в свою очередь спросил, чем Жора занимается помимо учёбы.

– Вообще… я вообще фольклор собираю.

Веня сначала не понял, но потом разобрался, в чём дело. Как и Маша Салтыкова, Жора ездит отдыхать к родственникам в деревню. Там живут старик и старуха, каждому под девяносто лет, которые знают множество старинных сказок, песен и частушек. Когда Банкин поехал в деревню на зимние каникулы, папа дал ему дешёвый батарейный магнитофон, и Жора записал на плёнку, что рассказывали или напевали старик со старухой, а по возвращении домой он в течение нескольких недель слово в слово переписывал всё это на бумагу.

Так трудились наши «социологи» почти весь учебный день, а в конце этого дня произошло следующее.

…Последним уроком была история – любимый предмет Лёшки Павлова. Лёша с увлечением слушал рассказ учительницы о водопроводе, сооружённом рабами Древнего Рима, о построенных ими дорогах, которыми можно пользоваться и в наши дни. Вдруг что-то слегка царапнуло Лёшу под затылком. Он пошарил за воротником и извлёк оттуда сложенную в несколько раз маленькую бумажку.

– Хи-хи! – тоненько послышалось сзади.

Силач обернулся. За его спиной сидела Нюся Касаткина. Прикрыв ладошкой нос и рот, она улыбалась прищуренными глазами. Лёша развернул записку и прочитал:

«Павлов! Голосуй за Зою Ладошину!!!»

Павлов показал Касаткиной кулак и снова стал слушать учительницу. Ещё через несколько минут что-то задело его за ухо, и вторая записка шлепнулась к нему на стол. В ней было написано то же самое, что и в первой, только восклицательных знаков было не три, а пять. Павлов снова обернулся и прошептал:

– Не мешай слушать! Убью!

Но Нюся знала, что силач никогда не трогает не только девчонок, но даже мальчишек, если они явно слабее его. Записки продолжали падать то на стол, то на пол рядом с ним, причём Нюся бросала их так, что каждая задевала его голову.

Но вот кончился урок. Учительница вышла из кабинета. Ребята стали укладывать учебники, застёгивать портфели. И тут вдруг Павлов вскочил, вырвал у Нюси «Историю Древнего мира» и принялся шлепать ею Касаткину по темени, по макушке, по затылку, по плечам…

– Павлов! Как не стыдно! – закричала Зоя.

– Лёшка, брось! Лёшка, ты чокнулся, да? – послышались голоса мальчишек.

Но Лёшка не слышал. Ухватив Нюсю за перевязанную лентой метёлочку волос, он вытащил её из-за стола, поставил на четвереньки и закричал:

– Собирай, дура паршивая! Собирай, что насорила! Собирай, ну!

К Лёшке бросились Родя, Веня и другие ребята. Они уцепились за Павлова, попытались оттащить его от Нюси.

– Лёшка, брось!

– Лёшка, отпусти её!

Павлов сделал резкое движение, и мальчишки отлетели в стороны.

– Собирай, гада! Собирай, говорю!

Заливаясь слезами, Нюся собрала с пола записки, и Павлов за ту же метёлочку поднял её на ноги.

– Лёшка, что с тобой? – спросил Родя.

– С кем связался, Павлов! С кем связался! С кем связался! – повторяла одна из девочек.

– Довели, вот и связался, – сказал, тяжело дыша, Павлов. Он быстро прошёл к учительскому столу. Лицо его было красное, маленькие голубые глаза сверкали. – Они мне все уши прожужжали, чтобы я голосовал за Ладошину. Сначала Барбарисова жужжала, потом этот, потом вон тот, потом эти две, а эта вот… эта… она мне урок истории сорвала, весь урок записочки кидала… агитационные.

Павлов на некоторое время умолк, чтобы перевести дух, и тут Круглая Отличница вставила:

– Между прочим, они мне тоже надоели. Всё время пристают с этой Ладошиной.

– И мне! И ко мне приставали, – послышались голоса.