Эликсир для Жанны д’Арк

Женщина продолжала топтаться на дороге. Она повесила сумочку на локоть, сунула руки в карманы, подняла воротник. Голова ее была непокрытой, и снег падал на волосы серебряными блестками.

– Да не бойтесь вы! – усмехнулся Лавров. – Не стану я вас убивать. У меня сегодня выходной.

Шутка получилась мрачная. Барышня стучала зубами не только от холода, но, кажется, и от страха.

– Простите, – мягко произнес Роман, проникаясь к ней сочувствием. – У меня черный юмор. Я не причиню вам зла. Клянусь! Хотите, побожусь?

– Нет.

– Тогда доверьтесь судьбе. Считайте, что она послала вам ангела-хранителя.

Должно быть, он сумел расположить ее к себе, потому что барышня нерешительно двинулась вперед.

Лавров уселся в свою машину и распахнул для дамы правую дверцу.

– Прошу!

Она скользнула на сиденье, обдав водителя запахом фиалок, и бросила на него косой взгляд из-под ресниц. Снежинки на ее волосах начали таять.

– Я вас не трону, – как можно убедительнее произнес Лавров. – Я не маньяк. Успокойтесь и не дрожите.

Пассажирка молчала, кусая губы и глядя прямо перед собой. Он аккуратно, стараясь не задеть «ниссан», попытался проехать. Получилось со второго раза.

– Вы не ас, – тряхнула мокрыми кудрями барышня.

– Не хватало мне для полного счастья повредить ваш внедорожник, – огрызнулся Роман. – И потом оплачивать ремонт. Отличное начало отпуска! Надеюсь, продолжение меня не разочарует.

– Вы в отпуске?

– Можно сказать и так…

* * *

Поместье «Дубрава» —

деревня Веселки

– Ты кого мне оседлал? – рассердился Прозорин. – Эту ленивую кобылку?

– Вы сами просили смирную, – оправдывался конюх.

– Я для жены просил. А она отказалась кататься. Не по нраву ей лошади.

– Ваша супруга железного коня предпочитает.

– Ты прав, – кивнул Прозорин, поглаживая кобылу. – Ладно, пожалуй, прокачусь на ней.

– Холодно, – поежился конюх. – Мороз крепчает.

– Я не надолго, туда и обратно.

Его тянуло на дедову дачу, где он мальчишкой проводил школьные каникулы. Деревянный дом, похожий на терем с резными ставнями, остроконечной крышей и высоким крыльцом, был местом, где покойный Аким Иванович любил «отдыхать от мира», как он выражался. Фасад Терема выходил на реку, а задняя сторона упиралась в молодой сосновый лес. Живописный пейзаж открывался из любого окна, теша глаз и душу.

Сергей привязался к дому, который напоминал ему безмятежную пору детства. Родители его погибли, когда ему не исполнилось и пяти лет. Дед заменил ему мать и отца. Дом в Веселках остался внуку в наследство вместе с «Дубравой» и пробуждал в нем ностальгическую тоску по прошлому.

Катя побывала на даче всего раз, и ей там не понравилось. Слишком высокий обрыв над Протвой вызывал у нее страх; в лесу стоял сумрак, и она вообразила, что оттуда тянет сыростью. На самом деле сыростью тянуло с реки, и то в дождливое время года.

Словом, с тех пор Сергей наведывался в родные пенаты один. Проветривал дом, протапливал, иногда оставался на ночь. Только в Тереме ему снились волшебные сны, которые нигде больше не повторялись.

В отсутствие хозяев за домом присматривала сельская учительница на пенсии. Ее нанял дед, а Сергей продолжил традицию и даже прибавил сторожихе зарплату. Дом без человеческого ухода быстро ветшает и теряет жилой вид.

Кобылка доставила Прозорина на бывшую дедову дачу за сорок минут. Он соскочил в снег, привязал лошадь к почернелому столбу у ворот и тяжело вздохнул. Здесь протекли самые счастливые мгновения его жизни, просочились сквозь пальцы, ушли в песок. Унесла их река далеко, прочь от этого благословенного и проклятого места. Туда, где небо смыкается с кромкой леса и загорается вечерняя заря.

– Смогу ли я все вернуть? – прошептал Сергей в холодном отчаянии. – Смогу ли?

Кому он задавал этот горький вопрос? Бог весть.

Прозорин постоял у ворот, створки которых были раскрыты, словно ладони, готовые принять его в свои объятия. В глазах кипели слезы. Он сморгнул их, ступил во двор и поднял голову на то, что осталось от Терема.

Январские метели замели фундамент бывшего дома. Кое-где торчали из-под белого савана обугленные бревна сруба. Крыши не было, она выгорела полностью. Две кирпичные трубы от камина и печки покрылись инеем.

Пожар уничтожил дом три года назад, сухим и жарким июльским днем. Соседи не сразу заметили зарево на обрыве, а когда прибежали, тушить уже было нечего. Сторожихе повезло. Тем летом она расхворалась, и за домом приглядывал сам Сергей. Наездами, с редкими ночевками.

Он подошел поближе к обгорелому срубу. Снегу намело по пояс. Не пробраться. Словно зима оберегала пепелище от чужого вторжения.

– Прости меня, – вымолвил Прозорин в морозную тишину, нарушаемую лишь шумом сосен и криками галок, рассевшихся на заборе.

Казалось, дед сурово качает головой, оглаживает седую бороду, щурится. Осуждает внука. Дескать, не уберег ты, Сергуня, мою вотчину, не доглядел наше родовое гнездо.

– Прости, дед, – потупился тот. – Я обязательно все исправлю. Я восстановлю наш Терем. Сделаю его краше прежнего. Погоди немного. Мне сейчас надо главное дело сделать. А потом и до Терема дойдет.