Эльфийский посох

«Вот и еще одна расплата, Даагон, — скрежетал он зубами. — За оружие врагов ты платишь беззащитностью своих воинов. На кой лич он тебе дался, этот предательский клинок?»

Вокруг раскаленного Алкинора уже нечего было спасать. Даагон по горячей золе придвинулся к мечу, лег на бок, подставляя сжатые в кулаки руки — пальцы бы сберечь! — жару Преисподней.

И в тот же миг кто-то схватил лорда за плечо и опрокинул на спину, да еще поставил на грудь колено, усиливая давление на меч, оказавшийся под его телом. Даагон услышал, как затрещали волосы, коснувшись углей, и заглянул в полные ненависти черные глаза Энраха, склонившегося над ним.

— Теперь и ты узнаешь, что такое настоящая боль, Даагон!

— Что… ты… делаешь? — Лорд едва сдерживал крик.

— То же, что и ты. Предаю. В нас много общего, не так ли?

Одежда Даагона тлела. Лезвие Алкинора прожигало спину и руки.

— Ты… не можешь… быть таким…

— Почему? Разве ты — не такой? — удивился Энрах, опершись рукой на согнутое колено и еще сильнее надавив на грудь лорда. — Кто еще покажет тебе, что такое настоящая пытка, какую каждый миг терплю я?

Даагон застонал, пытаясь освободиться, но раскаленный меч словно врос в его тело, вплавился в позвоночник. Энрах, не убирая колена, сжал горло лорда железными пальцами.

— Не надо шуметь. Ведь я столько лет не кричу! — усмехнулся он. — Ты же хорошо переносишь огонь, чем тебе не нравится этот? Я хочу, чтобы и твое сердце сгорело, как сгорело мое.

Сквозь полыхавшую боль Даагон смутно увидел, как кто-то в прыжке сбил его палача наземь. Потом неведомый спаситель попытался рывком стащить его с Алкинора, и лорд закричал, теряя сознание, когда отрывалась от меча прикипевшая к лезвию плоть. Последнее, что он видел, — вспыхнувшую над собой звезду.

* * *

«Если звать на помощь к ней, то не успею к нему». — Мысль стучала в висках так же быстро, как сердце. Малейшая задержка, и Лиэн не успеет. А дриада, даже если не прикончит на месте, точно задержит для допроса, она же не услышит то, что слышит он.

Потому он оставил покалеченную его чересчур жарким поцелуем, но живую эльфийку, так и не успев полностью исправить содеянное. Оставил, как только почуял всплеск изломанной магии меча. Такой мощный, что старые рубцы на лице запылали в ответ.

Клинок кричал, захлебываясь чьей-то жизнью, — она входила в него, как гигантская волна океана в узкое русло ручья. И он уже не хотел ее пить. Ее нельзя было пить.

Лиэн мчался во весь дух, словно ветер по ровному полю, как будто поверивший его слову лес расступился и сам выкинул его на опушку. Рогатину пришлось воткнуть в землю — эта палка сейчас ничем не поможет.

Бесшумно слетев с пригорка, охотник вложил в удар всю силу несшего его ветра. Черноволосый эльф, прижимавший кого-то к земле — кого-то, под чьим телом кричал меч, — покатился в сторону, и Лиэну хватило времени снять седого эльфа с клинка и выхватить нож. Черноволосый сразу поднялся, и лицо его было багровым, а волосы, как показалось Лиэну, превратились в острия шипов. Враг подхватил освобожденный меч, широко размахнулся, но охотник не дал ему набрать разящей силы: подпрыгнул и парировал огненный поток лезвием ножа.

Соприкоснувшись с драконьей костью, Алкинор вспыхнул звездой, — так ярко, что враг выронил его и отшатнулся. Не дав ему опомниться, Лиэн у самой земли поймал сияющий меч за рукоять и швырнул в противника. Тот успел поднять с земли двуручник и отбить удар. Клинок отлетел прочь, но охотник, одним прыжком сократив расстояние между ними, полоснул ножом по груди врага. Брызнули яркие искры, тот упал и остался недвижим Лиэн уже не стал смотреть, что там с ним: не до того — вокруг начали шевелиться эльфы, которых он, вбежав на пригорок, принял за мертвых.

Он поднял седого эльфа, в котором узнал мастера битв из столицы, и потащил его к лесу. Попутно поразился: какой он тяжелый для эльфа. Или это пришла запоздалая боль в запястья рук, сдержавших ножом удар меча?

В этот миг из леса вылетели посланные за ним в погоню лучницы. Только увидев их на опушке, Лиэн понял, что кожу лица все еще жжет. Он забыл о нем. Забыл!

Сзади раздались крики. Он оглянулся: лежавшие за пригорком тела поднялись и тоже двигались к нему, но куда медленнее, чем помощницы дриады. Словно нежить, только что поднятая богиней Мортис.

— Я пропал! — сказал он сам себе. И все же положил седого эльфа наземь, когда лучницы подбежали почти вплотную.

А потом пришлось мчаться так, как он никогда в жизни не бегал, даже на крик меча. Вокруг свистели стрелы, и охотнику отчего-то казалось, что он сам накладывает их на тетиву, натягивает ее, целя себе же в спину, которую смутно видел впереди, — и таким явственным было это ощущение, что он мысленно же вильнул в сторону, сбивая прицел.

«Лес, великий Лес, мы же все твои дети! Древко стрел — твоя плоть, и я — твоя кровь! Не убей, Лес, пощади», — молился он странными, неизвестно откуда пришедшими словами.