Эльф из Преисподней. Том 2

Стало попроще. Я отбросил труп и занялся вторым идиотом, но его оставил в живых — сломал обе руки, так, что показались желтоватые, в пятнах крови кости.

Перестарался — смертный грохнулся в обморок, лишив меня сладких эмоций. В раздражении я пнул его в висок, и голова бандита повернулась под неестественным углом.

До чего бесполезные твари всё-таки эти люди! Ни один Ат’Эде не расклеился бы после такой мелочи.

Весь этаж затопило ревущее пламя, обращая в пепел столы и кресла, картины и неведомо как затесавшееся сюда дряхлое фортепьяно… Кто-то из здешних недоумков любил поиграть, или Орест притащил его сюда статуса ради?

Плевать.

Ноги тронуло холодом. Отражая огонь, я чуть не пропустил вторую, тайную часть атаки. По щиколоткам ползла вода, плотная, как слизь. Брюки от неё мгновенно окаменели.

Я оттолкнул воду от себя, обратил её в ледяные веретена и послал наверх. С треском проломив потолок, стрелы устремились к богиням — связь с водой пропала, едва она скрылась из виду.

Очень подло со стороны богинь нападать вдвоём, да ещё после кормёжки! Я бы ни за что до такого не опустился.

Я бы ударил в спину, не объявляя, что собираюсь убить.

Сердце колотилось в груди загнанным зайцем. Всегда думал, что самоирония — привилегия, доступная только победителям. Получается, я побеждал?

Каменное крошево и пепел поднялись в воздух, устремились ко мне, норовя проникнуть в лёгких и разорвать их изнутри. Я отбил их натиск, едва не рухнув от усилия. Демоническая суть вопила от напряжения. Кое-где в ней наметились первые прорехи.

Свет, которым лучился ангельский червь, начал зашивать их, и от этого нелепого симбиоза меня затрясло.

Нет уж, я не уступлю! Не позволю развоплотить себя каким-то заштатным курицам! И пусть от них несло древностью, я был уверен, что всё же постарше обеих вместе взятых.

Живых людей поблизости больше не наблюдалось. А жаль, их… участие пригодилось бы.

Сквозь дыру в потолке спустились Эриния и Эвменида — изящно спланировали вниз. Им сражение тоже далось не без труда: они потеряли в форме, края их фигур обратились в туман.

— Тупицы! Ради чего всё это? Мы могли бы разойтись миром.

Не то чтобы я всерьёз ждал ответа. Поведение богов зачастую лежало за гранью логики и осмысленности поступков — точно так же, как их тела лежали за пределами материального мира. Боги, особенно старые, обожали заглядывать так далеко, что прекращали видеть, что творится под их носом. А когда обращали внимание на ближние пределы, реакция их зачастую была далека от адекватной.

И да, сейчас совершенно не то время, чтобы задавать неудобные вопросы. К примеру, напали бы два демона на ослабшего бога, если бы представилась такая возможность.

Скорее всего, мы бы передрались между собой за право добить его.

Богини, похоже, решили поберечь силы и перестали разбрызгивать вокруг себя флуктуации реальности. Вместо этого они сосредоточились на ментальном — в мой разум будто из корабельной пушки выстрелили. Раз, другой, третий — эти шлюхи разбивали мне сознание с безжалостностью кузнечного молота.

Я перехватил очередной выпад, подправил кое-что в векторе, и Эриния, на которую обрушился отражённый удар, схватилась за голову.

Наглое враньё! Сознание у богов вовсе не там. Если у неё остались силы на притворство, значит, дела мои и впрямь хуже некуда.

Больше они не оставляли мне шанса отзеркалить атаку. Вместо залихватских, мощных ударов они совершали быстрые, колкие набеги, потихоньку отщепляя от меня кусочки.

Одежда на мне насквозь вымокла от пота. Он склеивал ресницы, лез в глаза, а я не мог даже смахнуть его — если бы отвлёкся, гибель стала бы неизбежной.

То есть вот так? Я остановил мысль Иешуа, задумавшую уничтожить планету, чтобы меня развоплотила пара случайных клуш? Да, я сильно ослаб — но неужели этого достаточно, чтобы сломить мою решимость?

Да нет, с решимостью был полный порядок. Просто беда заключалась в том, что к ней должна прилагаться сила, иначе толку от неё ни капли.

Лёгкие захлёбывались от недостатка воздуха. Я едва мог выделить время, чтобы вдохнуть. Ощущение, будто меня засунули в мешок вместе с парой камней и сбросили в океан.

Отчаянно цепляясь за свой разум, за свою суть, я дотронулся и до капилляров, которые раскинул во мне паразит.

Тело пронзила судорога.

Не потому, что его скрутило от боли.

На меня обрушилась волна наслаждения, подобная той, что приходит с обладанием вещью — истинной вещью, а не её заменителем.

Тонкие нити, исходившие от червя, впрыскивали в меня силу. Странную силу, непривычную, неправильную — ту силу, которая должна была стереть мою сущность.

Потому что в ней чувствовался привкус бога.

Я вцепился в этот нежданный дар, как утопающий за деревяшку.

Мироздание, совсем недавно неуступчивое и жестокое, подчинилось мне, изменчивое, как горячий пластилин. Я небрежно вскинул ладонь. В ней материализовался клинок чистого света, яркого настолько, что ослепил бы любого смертного, посмевшего взглянуть на него.

У меня же это сияние вызвало незамутнённую эйфорию.

Как прекрасно быть могущественным!