Элеонора

– Вахтанг, ты умный человек, подумай, хорошенько подумай! – почти умолял лезгин.

– Э-ге, гость дорогой! Не думаешь ли ты, что опозорится Чагмети, что позволит он лезгину похитить мою дочь?

– Значит, будет пролита кровь! – воскликнул старец и горестно махнул рукой.

– Ну, что ж, мне не жалко… Если есть у кого лишняя кровь, – мы ее выпустим!

Разговор оборвался. Наступило напряженное молчание.

Старец впервые видел Вахтанга, ему понравилась его мужественная речь. Умудренный опытом горец понял, что Хелтубнели и Аслан-Гирей не уступят друг другу без кровопролития, и решил еще раз попытаться предотвратить бедствие. Но первые же его слова Вахтанг прервал вопросом:

– Где же он был до сих пор, если собирался похитить мою дочь?

– До сих пор горы были непроходимы… Аслан-Гирей был заперт за перевалом, как медведь в берлоге. Теперь наступила весна, дороги открылись, и Аслан-Гирей может собрать большое войско.

– Довольно, гость, довольно… Когда вернешься, передай Аслан-Гирею, – пусть в этом году не смеет спускаться по эту сторону перевала, не то, клянусь творцом нашим, не уйти ему отсюда живым!

На этом переговоры закончились, и ни красноречие, ни опыт не помогли старцу возобновить их. Посланные отбыли. А Вахтанг понял, что с Аслан-Гиреем не разойтись миром, ибо для владетеля гор кровопролитие было отрадней меджлиса.

7

Элеонора полюбила Аслан-Гирея с первого взгляда. При встрече с ним она едва не забылась, едва не принесла в жертву страсти свою честь, и теперь безмерно в этом раскаивалась. Самолюбие помогло тогда девушке, и она, опомнившись, указала лезгину на дверь, карая его за нанесенное ей дерзкое оскорбление. Зимой же, когда запертый снегами Аслан-Гирей безумствовал из-за того, что не мог подать о себе вести, гордость вспыхнула в ней с небывалой силой. Его молчание она приписала равнодушию и решила, что он ее не любит. Смелое вторжение лезгина в спальню она объяснила его развращенным нравом и поклялась отомстить ему. Но время шло, девушка теряла покой. Она терзалась мыслью, что кого-то не сумела поработить, не сумела покорить чьего-то сердца; к тому же ее мучило воспоминание о том коротком мгновении, когда она потеряла самообладание, забылась и позволила чувству победить себя.

Вот почему так изменилась Элеонора, утратив веселость и жизнерадостность, сделавшись болезненной и раздражительной. И в те самые дни, когда она, измученная своими горькими мыслями, теряла покой и здоровье, по ту сторону перевала запертый снегами Аслан-Гирей сходил с ума от тоски по возлюбленной. Он рыскал по горам, как раненый лев, безудержно рвался к той, которая ранила его сердце, но безжалостная природа преграждала ему путь.

Когда выглянуло солнце и вернуло радость тем местам, слепяще-белый снежный покров на необозримых горных грядах сперва зарябил, запестрел, а потом потоками ринулся вниз. Снова открылись дороги, оживились пути. Природа воскресла, птицы защебетали, запели. Раскрылись цветы, все пришло в движение. И сердце Аслан-Гирея забилось с небывалой силой, затрепетало от радости, неудержимо потянулось к возлюбленной. Аслан-Гирей поспешно собрал людей, взял с собой сватов и перевалил горы.

Аслан-Гирей шел просить руки дочери Хелтубнели, а если откажут ему, тогда похитить девушку, взять ее силой, хотя бы ценою жизни половины войска.

Вот почему Аслан-Гирей стал лагерем в густом лесу неподалеку от селения Чагмети и оттуда отправил своих послов к Хелтубнели. С замиранием сердца ждал он возвращения послов, которые должны были принести ему отрадный или горестный ответ.

8

Умудренный опытом Хелтубнели был скор в делах, когда этого требовала жизнь. Проводив послов, он тотчас же отправил приказ во все ближние и дальние села – быть готовыми к нападению лезгин, ожидаемому со дня на день. И сам он привел в боевую готовность свою дворцовую крепость, сложил в ней большой запас провианта, хорошо понимая, что Аслан-Гирей, – если он отважится на нападение, – пойдет на Чагмети с многочисленным войском. Хелтубнели знал, что борьба будет нелегкая, Аслан-Гирей не любил шутить, и в боях с ним не один богатырь испустит последний стон, не у одного застынет улыбка на устах.

Когда все приготовления были закончены, Хелтубнели, воскликнув: «Теперь пусть хоть весь Дагестан идет походом на нас!» – направился в спальню к дочери.

Элеонора сидела на тахте, печальная, задумчивая. Ее щеки увяли, желтизна вкралась в их нежность, завидную даже для розы. Кожа истончилась, стала прозрачной, как янтарь. Хмурые дуги бровей сошлись у переносицы, словно чрезмерно туго натянутый лук.

Она угрюмо взглянула на отца и снова опустила глаза.

Вахтанг подошел к дочери, безмолвно поцеловал ее в лоб и присел рядом с ней на тахту.

– Элеонора, жизнь и надежда моя, как ты чувствуешь себя? – спросил Вахтанг, помолчав.

– Не могу спать! – с досадой в голосе сказала девушка.

– Что с тобой, что смущает твой сон? Девушка повела плечами, вскинула бровь.

– Как будто это не все равно?

– Хорошо, хорошо, дочка, не сердись! – поспешил успокоить ее отец. Он пристально и заботливо глядел на нее.