Элементарно, Ватсон!

— Нет, я думаю, вы ошибаетесь. — Эмми покачала головой. — Я вновь прочитала ее дневник. Записи очень разные: счастливые, грустные, злые — на любой вкус. То, что полиция называет «предсмертной запиской», на самом деле запись в ее машинке для стенографирования. Почему там, а не в дневнике? Я провела два последних дня, просматривая записи всех процессов, которые она стенографировала за последний год. Личная запись только одна: которую нашла полиция.

— Что ж, это необычно… как и самоубийство, — указал Бутби. — Она могла совсем потерять голову.

— Я принесла полицейское донесение. — Она сунула руку в большую сумку, достала документ. — Вот текст ее записки: «Я больше не могу смотреть в глаза моим близким. Они верили в меня, а я их предала». Ина так написать не могла. Только меня она считала своей близкой родственницей, за последний год в ее дневнике упомянута только я. Она могла подвести только меня, и никого во множественном числе. О близких у нее только одна запись — в машинке для стенографирования… и она никогда бы ее там не сделала.

— А как насчет братьев? — спросил я.

— Она не испытывала к ним родственных чувств. Им просто повезло: закон объявляет их ее наследниками.

Бутби нахмурился, сдвинув брови.

— Так ты думаешь, кто-то написал эту предсмертную записку?

Я наклонился к сидевшей на диване Эмми.

— Может, ее написали после смерти Ины, чтобы обставить все как самоубийство?

Брови поднялись, опустились — судья думал.

— Написал тот, кто знал, как пользоваться машинкой для стенографирования, — добавил я, — и решил, что проще оставить такую запись, чем пытаться подделать почерк Ины.

Бутби ухватился за эту ниточку.

— Допустим, Ина продавала товар, который получала от Доака, и рассказала кому-то из покупателей о намечаемой сделке со следствием. Покупатель не хотел, чтобы Ина поступила с ним — или с ней — так же, как Доак собирался поступить с Иной, и убил ее, чтобы она не сдала его полиции.

Эта версия подхлестнула мою подозрительность.

— Эмми, какие еще подробности смерти Ины предполагают убийство?

— Прочитай полицейское донесение. — Она протянула мне бумаги. — Они нашли ее в подвале многоквартирного дома, в котором она жила. Она висела на струне, второй конец которой крепился к крюку в потолочной балке. Рядом валялась табуретка, аэрозольный баллончик с эфиром для запуска холодного двигателя и тряпка. Следователи пришли к выводу, что она повесилась, а эфир использовала в качестве анестетика, чтобы не чувствовать боли, после того как оттолкнула табуретку и начала задыхаться. — Эмми отвернулась. — Как это было ужасно. Бедная Ина.

«Действительно ужасно», — подумал я и указал в донесение.

— Здесь написано, что никаких следов борьбы не обнаружено. Допустим, эти следы отсутствовали именно потому, что в момент повешения Ина была без сознания?

— Никаких следов борьбы, потому что доверяла этому человеку и никак не ожидала, что он направит ей в лицо струю эфира. — Бутби изогнул правую бровь, многозначительно посмотрел на меня, повернулся к Эмми. — Давай взглянем на подвал в доме Ины. Прежде чем предполагать, что полиция ошиблась, нужно посмотреть, над чем мы мозгуем, а уж потом делать какие-то выводы. Завтра во второй половине дня?

— И что за заговор вы трое здесь плетете?

Повернувшись, мы увидели судью Уоттса, привалившегося к дверному косяку и жующего виноград, с бровями, поднятыми в нарочитой подозрительности.

— Привет, Гибсон, — кивнул ему Бутби. — Отличная вечеринка! Мы беседуем с Эмми об Ине Ледерер. Ина приходилась Эмми племянницей.

Он повернулся к ней.

— Я очень сожалею, что все так вышло, Эмми. Потеря близкого человека, совершившего самоубийство… Более тяжелой утраты, наверное, не найти.

— Я не верю, что это самоубийство, — заявила Эмми.

Уоттс вошел в библиотеку, хмуря лоб.

— А что еще это могло быть, за исключением… убийства!

— Бинго! — кивнул Бутби.

На лице Уоттса отразилось изумление.

— Да у кого могло возникнуть желание убить ее?

Бутби пожал плечами.

— Понятия не имею. Мы всего лишь мозгуем.

— Ух ты, убийство. — Уоттс покачал головой. — Линвуд, — обратился он к Бутби, — это ужасно интригующе. Я бы хотел услышать итог вашего мозгования, когда представится такая возможность… и я не буду принимать гостей. — Он мотнул головой в сторону людей в соседней комнате. — Должен идти. Еще раз мои соболезнования, Эмми.

После ухода Уоттса Бутби встал и поднял стакан.

— Пора подзаправиться. Эмми, ты обязательно должна попробовать лобстеров Гибсона. И ты тоже, Арти… Давайте веселиться.

Квартира Ины находилась на первом этаже четырехэтажного жилого дома в Льюистоне — обветшалом промышленном городке девятнадцатого столетия. Эмми открыла дверь, и мы вошли. В квартире царил порядок, но пыль на мебели указывала, что какое-то время здесь никто не жил.