Элегантность

Я чувствую себя маленьким невесомым пожухлым листком, упавшим с дерева в реку, неотвратимо несущую его навстречу коварному водопаду. За те пять лет, что я знакома с Моной, мне еще ни разу не удалось отвязаться от нее, и как-то не похоже, чтобы это получилось у меня сейчас.

Мы сидим в кафе «Неро» напротив театра. Мона заказывает себе двойной эспрессо, я пью простую воду и кручу стеклянную бутылку, узкими полосками отдирая от нее этикетку, пока она говорит.

– Луиза… – начинает она, и по ее тону я сразу понимаю, что вряд ли получу удовольствие от этой беседы. Почувствовав мое настроение, она замолкает, но тут же заговаривает снова: – Во-первых, вот… это тебе! – Она выкладывает на стол сумочку, и я буквально цепенею от ужаса.

– Право, вам не стоило этого делать, – выдавливаю я из себя мертвым голосом.

Чего мне сейчас никак не хочется, так это расшаркиваться перед Моной в изъявлениях благодарности. Только не сегодня. Да и вообще никогда.

– Видишь ли, она на самом деле вовсе не от «Хэрродс»… Я купила ее в одном магазинчике в Хэмпстеде. У меня самой была сумочка, но я все-таки купила эту, потому что она показалась мне забавной.

Я пытаюсь найти хоть что-то забавное в том, что существуют вещи, похожие на товары из другого, более дорогого и престижного магазина, однако это так или иначе облегчает задачу в целом – теперь-то по крайней мере ясно, что вручаемый мне подарок не экстравагантное творение от «Хэрродс», а ничего не стоящая подделка. Внутри сумочки лежит аккуратный сверток в упаковочной бумаге. Разворачиваю ее и обнаруживаю там серебряную брошь в виде рыбки.

– О, как мило! Очень, очень симпатичная!

– Мне показалось, тебе может понравиться, ведь ты же у нас по гороскопу Рыба. Не знаю, веришь ты во все эти вещи или нет, но, по-моему, она… очень забавная.

Да, сегодня все забавное. Просто какой-то день радости и веселья.

– Какая милая! – снова говорю я, заворачивая рыбку и убирая ее обратно в сумочку. Мне просто не хватает сил сообщить Моне, что день рождения у меня в июне.

Я отдираю от этикетки еще одну полоску и наблюдаю, как она достает из крошечной сумочки эмалевый пузырек и аккуратно вытряхивает из него в свой кофе две таблетки сахарина. Ее ложечка громко звякает о край чашки.

– Ну вот что, Луиза, я не буду спрашивать, как у тебя дела. Вся эта история явно повлияла на тебя очень плохо. И конечно же, я пришла сюда для того, чтобы предложить тебе свою помощь. У каждой женщины в жизни наступает момент, когда ей требуется совет и помощь… ну скажем, более опытного человека.

Я продолжаю отдирать этикетку. Она откашливается.

– Позволь мне быть с тобой откровенной. В каждом браке бывают черные полосы, они просто часть супружеской жизни. Так ведь? Ты согласна?

Она делает паузу и выжидает, но безрезультатно.

– Луиза, я понимаю, что с моим сыном может быть иногда трудно. Он артист и человек очень чувствительный. Его отец, да упокой, Господи, его душу, тоже был таким. Но ведь мы с тобой женщины, и к тому же взрослые люди. Правильно? Разумеется, всем нам хочется, чтобы жизнь была сказкой, чтобы в ней было приятное: цветы и все прочее, но иногда она бывает совсем не такой. Отношения между мужчиной и женщиной держатся не только на сексе. – Она издает неловкий смешок. – Иногда супругам очень нужны доброта, понимание и сочувствие…

Ее слова не производят никакого эффекта. Потупившись, Мона смотрит в чашку, и, когда снова начинает говорить, в голосе ее слышна усталость.

– Я знаю своего сына. Я знаю, что он… трудный человек. Но он любит тебя, Луиза. По-своему.

Я разглядываю стол.

Мона тяжко вздыхает и заглядывает мне в глаза.

– Тебе ведь сейчас нелегко?

– Нелегко, – говорю я.

Она широко улыбается, обнажив зубы.

– Ну конечно, нелегко. А ты думала о том, что будет дальше? Что ты собираешься делать? Разумеется, сложившаяся ситуация далека от идеала, но ведь ты в конце концов взрослый человек и должна понимать, что любовь имеет много граней. Тебе придется научиться стойкости, чтобы достойно переносить невзгоды.

Я отодвигаю стул и встаю.

– Извините, Мона, но мне действительно нужно идти. Большое спасибо за брошку.

Она не двигается.

– Да не за что, Луиза. Мне было приятно сделать этот подарок. – Она дотягивается до моей руки. – Просто подумай о том, что я сказала. Иногда лучшее, что можно сделать, самое умное, что можно сделать, это поцеловаться и помириться.

Она отпускает мою руку, я поворачиваюсь и выхожу из кафе.

В тот вечер мы с Колином едем домой на автобусе, когда он вдруг пристально смотрит на меня и говорит:

– Постой-ка, у тебя что-то на щеке.

И он пальцем начинает тереть мою щеку. Я отшатываюсь.

– Не трогай! Оставь ее в покое! Но он не отстает.

– Да нет же, Узи, у тебя тут какое-то темное пятнышко. – Он слюнявит палец – ну точно как делают все мамы, прихорашивая чумазого ребенка, – и начинает тереть еще сильнее. – Стой спокойно, я почти стер.

Но я-то знаю, что это не пятнышко, а нагноившийся прыщ. Я потратила целых десять минут и гору косметики, чтобы замазать его, а теперь Колин лезет, чтобы все окончательно испортить.

Я отталкиваю его.