Элегантность

– Мам, но тебе-то какое дело? – недоумевала я. – Сама же ты не собираешься его носить.

Она только посмотрела на меня и сказала:

– Просто не надевай – и все.

На следующий день я снова надела свитер.

Так продолжалось несколько недель. Мать предупредила меня, но я проигнорировала ее слова. А отца, как всегда, не было видно.

Скандал случился в день моего семнадцатилетия, когда я вернулась из школы вместе с отцом и своей лучшей подругой. Мать стояла на кухне, держа в руках торт, который, видимо, только что купила по дороге с работы, и буквально изменилась в лице, когда я вошла. Я держала отца за руку, смеялась, и… на мне был его свитер. Оттолкнув отца в сторону, мать схватила меня за локоть, ногтями впиваясь в кожу, и потащила в коридор.

– Он принадлежит не тебе! – буквально шипела она от злости, которую не в силах была контролировать. – Тебе понятно? Он принадлежит не тебе! – Она сверлила меня пронзительным странным взглядом, потом наконец отпустила мою руку.

С тех пор я не дотрагивалась до свитера. Он вернулся на свой крючок в помещении для стирки и провисел там, одинокий и заброшенный, несколько месяцев.

Потом, в один весенний день, я увидела его на матери, когда они с отцом мыли нашу машину. Отец сосредоточенно пылесосил салон, а мать выплескивала ведро с черной грязной водой. Для любого человека со стороны они выглядели обычной супружеской парой, занимающейся обыденными воскресными домашними делами, но я-то видела другую картину.

Моя мать наконец сдалась. Год молчания кончился. Как всегда увлеченный и рассеянный, отец, наверное, даже не заметил, что она умыкнула его свитер. Но она вернулась, чтобы красть у него эти короткие моменты дружбы, к которым прибавился еще и свитер.

Мать была права – свитер не принадлежал мне. Вещи, которые ты вынужден красть, не могут тебе принадлежать.

И вот теперь я сижу зареванная на постели и лихорадочно сморкаюсь. За окном солнце клонится к закату. Когда я наконец открываю дверь своей спальни, за порогом на полу лежит сложенный аккуратной стопочкой синий вязаный свитер.

Я иду в гостиную, где Колин и Риа смотрят вечернее ток-шоу о монархах-самозванцах. Колин делает звук потише, и они оба вопросительно смотрят на меня.

– Вы меня простите, – начинаю я. – Вы были правы насчет… этого свитера… Он действительно мне не поможет. – Опустив глаза, я разглядываю свои тапочки. Мне еще никогда не приходилось извиняться за такую детскую выходку, за такие капризы и истерику. Оказывается, это гораздо труднее, чем я думала. – Все дело в том, что у меня не очень-то получается жить самостоятельно… – Но, даже будучи произнесенным вслух, это признание не отражает всей правды. – Я просто не знаю… что мне делать!

На мгновение мне кажется, что они сейчас рассмеются, но Колин вдруг берет меня за руку.

– Никто не знает, Узи. Мы тоже. Только помни: ты не одна. Мы с тобой и всегда тебя поддержим. Когда два года назад меня бросил Алан, мне хотелось только одного – вскрыть себе вены.

– А я – хочешь верь, хочешь нет – однажды была тоже дико влюблена, – спокойно сообщает Риа.

Я смотрю на нее с удивлением – такая безмятежная, энергичная, вечно собранная, Риа совсем не похожа на человека, обуреваемого любовными страстями.

– И как ты поступила, когда эта любовь кончилась? – спрашиваю я. Мне даже представить трудно в ее исполнении такой душераздирающий спектакль, какой устроила я.

Она улыбается и смотрит на Колина.

– Я плакала так же, как ты. А потом тоже пришла сюда. Мы с Колином были знакомы через общих друзей, и я знала, что после ухода Алана ему нужно, чтобы кто-то жил в доме. А потом постепенно все ушло в прошлое.

Колин тихонько пожимает мне руку.

– Добро пожаловать под крышу к мамочке Райли – в приют для строптивых женщин! Все образуется, детка. Поверь мне. Самое главное не слететь с катушек и оказаться в форме, когда вернется счастливая полоса. Так что держи хвост пистолетом. Даже если тебе кажется, будто все видят, что ты склеена из разбитых кусочков.

Риа кивает.

– Да. А. если нападут сомнения, просто прими ванну.

Так, не имея собственных соображений по поводу того, как жить дальше, я принимаю их совет.

Риа делает для меня ванну с лавандовым маслом, а тем временем Колин готовит ужин – жареные сосиски с картофельным пюре. Они отчаянно спорят о том, какой компакт-диск поставить («Вариации Голдберга» или вторую часть хитов «Массив Клаб»), и побеждает Бах – но только за счет меня, находящейся на грани самоубийства. Колин сервирует стол разнородными серебряными вилками, ножами и фарфоровыми тарелками, доставшимися ему в наследство от любимой бабушки. Пока я расслабляюсь в ванной, Риа застилает мою кровать веселенькими простынями, которые предлагала раньше, и даже успевает повесить кое-что из моей одежды на плечики. Когда я, свежая и румяная, выхожу в банном халате из ванной, оба аплодируют.