Экземпляр

— Препаратики? — ему было лет тридцать, волосы острижены чуть ли не под каре, пуловер и огромный кадык на шее. Когда он говорил, этот кадык дергался туда-сюда. Этот точно псих. — А они п-помогают? У меня суицидальные мысли просто…

— И у меня были, — откликнулся сосед. — Вроде прошли. Муравьев — бог психиатрии.

— Ох, надеюсь… — произнес в пустоту кадыкастый и зашагал дальше по коридору.

Диана очень долго не выходила, Костя счет потерял минутам и секундам, зато посчитал, что коридорчик был выложен тридцатью двумя белыми и тридцатью черными плитками, если не считать четвертинок, уложенных вдоль плинтусов. Сосед периодически донимал его разговорами, но Костя отвечал сердито и односложно, поэтому спустя какое-то время сосед замолк и уткнулся в телефон. Наконец на пороге показалась встревоженная Диана, и были ее глаза туманнее прежнего. Она села рядом с Костей, каким-то обреченным жестом сложив руки на коленях — руки подрагивали.

— Тебя Муравьев зовет. Он говорит, что меня надо в ближайшее время госпитализировать, потому что я сама уже не справляюсь. Мой организм начинает уничтожать меня сам.

Костя вспомнил, как утром Диана ушла одеваться в ванную, только чтобы Костя не видел ужасных язв на ногах (язвы были от расчесанного до крови дерматита и со временем покрылись красной корочкой), впрочем, Костя, разумеется, все и так видел и знал. На руках тоже были расчесанные язвы, но не столь заметные.

— Тогда я пойду, — ответил Костя, вставая со своего места.

Он толкнул тяжелую пластиковую дверь и оказался в небольшом и довольно уютном кабинете Муравьева, где на письменном столе из светлого ДСП рядом с пыльным ноутбуком по-прежнему стояла золотистая кошка и приветственно махала блестящей лапкой. В момент первого Костиного визита была такая же кошка. Интересно, это та же самая или Муравьев просто каждый раз покупает новую? Муравьев тоже не менялся. Грузный, солидный, серьезный, точно морж. Вечно он сидел, положив локти на стол.

Костю обдало неприятной волной какого-то фосфоресцирующего, на грани сна и яви, словно галлюцинация, дежавю. Он только сейчас заметил, что на столе у психиатра по-прежнему лежит истрепанный, в мягкой обложке, томик Маркеса. «Сто лет одиночества». Примерно из середины книги торчит кокетливая розовая закладка. Положение этой закладки — мысленно Костя хлопнул себя по лбу — не менялось за десять лет. Костя читал мало книг — то времени не хватало, то глазам было лень наблюдать за хитросплетенными буковками, но вот Маркеса он буквально-таки проглотил, еще в студенческие годы.

Много лет спустя, перед самым расстрелом, полковник Аурелиано Буэндия припомнит тот далекий день, когда отец повел его поглядеть на лед. Воскресенск-33 был тогда небольшим поселком из двадцати деревянных бараков с жестяными крышами, построенных вокруг нефтеперерабатывающего завода. Мир был таким первозданным, что многие вещи не имели названия, и будущие воскресенцы просто тыкали в них пальцем.

Костя помотал головой, чтобы отвязаться от назойливых образов, и тут только заметил, что Муравьев уже довольно давно ему что-то объясняет. Тяжелое состояние — Костя все никак не мог настроиться на правильную волну — госпитализация… психиатрическая клиника… хорошая психиатрическая клиника… очень хорошая психиатрическая клиника… главврач… доктор Ползунов… мой хороший друг… чем скорее, тем лучше…

— Подождите, — Костя попытался сосредоточиться, — я правильно понял, эта клиника находится в Екатеринбурге?

— Да, вы правильно поняли. Мы с Яковом Витальевичем уже давно обсуждаем вашу супругу, и он уже давно предлагает ее госпитализировать. И сейчас, учитывая критическое состояние Дианы, самое время. Предлагаю нам устроить созвон в «Скайпе», и вы заодно познакомитесь с Яковом Витальевичем. Погодите минутку.

Муравьев подвинул к себе старенький ноутбук (провод потянулся за ним, как сломанная ветка), пощелкал клавиатурой и — вуаля! — победоносно развернул ноутбук экраном к Косте. А через пять минут в театре психиатрических военных действий появилось новое действующее лицо — доктор Ползунов, главврач больницы в Екатеринбурге. Ползунов оказался седовласым импозантным мужчиной, похожим на голливудского актера золотой эпохи кинематографа. Худое лицо, чело в благородных морщинах, полученных, очевидно, из-за большой заботы о пациентах, седые волосы, внимательный и умный взгляд спокойных серых глаз. На вид ему было лет пятьдесят, но могло быть и больше — мужчины подобного типажа очень красиво стареют. А может быть, это он только на экране так выглядел.