Экземпляр

Внезапно Косте почудилось — он даже незаметно ущипнул себя за запястье, — что все предметы вокруг него похожи на театральную декорацию. На миг он словно бы увидел, что все эти предметы, такие как стол, кухонный гарнитур, внезапно отодвинулись и будто бы на их месте обнаружилась трухлявая деревянная стена, и не было ничего, кроме это щербатой стены, и девчонок не было, и Женьки (герра Мотля) не было, а была только сцена замшелого провинциального театрика, отнюдь не роскошного Рингтеатра, и сделалось Косте так страшно, что он готов был прямо сейчас, вот сию же секунду, встать со своего места, выбежать в коридор, не одеваясь и не разуваясь удрать в подъезд, вниз по лестнице, выскочить из подъездных дверей и бежать, бежать, бежать, бежать, не останавливаясь, пока силы не иссякнут, пока холод не добьет. Это было невыносимое ощущение, но, слава богам, оно быстро прошло. Вместо него пришла тоска, и это было понятней для Кости. Сердце заныло, как при надвигающейся смерти. Ой, ладно. Женька вот два раза погибал — и ничего же, вот он сидит, упитанный и очкастый. И с Костей тоже все будет в порядке. Определенно. Однако же тоска не отступала, сколько Костя ни пытался себя утешить. Так вот ты какой, мир идей и мир абстракций, мир, где ты падаешь вниз с высокой скалы, постоянно падаешь и не за что уцепиться, только ты и сосущая под ложечкой вечность.

— Ты готов услышать мою историю? — спросил Женька и даже очки снял, явив мирозданию свои огромные усталые и напуганные глаза.

— Нет.

— Тогда, — Женька неуклюже поднялся, — леди и джентльмены, проследуем в библиотеку. Там атмосферней.

Костя еще помедлил, дождался, пока Женька, то есть герр Мотль, не выйдет из кухни вместе с Мартой и Юленькой, и потом еще немного подождал, слушая, как из библиотеки раздаются приглушенные голоса. Тревога сменилась спокойствием, не сразу, но сменилась. Тогда Костя поднялся, поправил съехавший угол скатерти и погасил за собой свет.

10

— Семнадцати лет я устроился работником сцены в Рингтеатр. Было это летом 1881 года, всего лишь за несколько месяцев до трагедии.

Женьку было не узнать. Верхний свет зажигать не стали. Библиотеку освещали две настольные лампы, покрытые кокетливыми абажурами. Девчонки уселись в тени этих ламп на крохотном диванчике, их совсем не было видно, Женька же окунулся в лучи, точно конферансье на сцене. Он говорил спокойным и глубоким голосом, и на миг — вот буквально на самый миг — Косте показалось, будто они и вправду в XIX веке, и под окнами проезжают фаэтоны и ландо, и мироздание стало таким умиротворенным, точно ребенок, который плакал-плакал, а потом заснул.

— Примерно в это же время в театре появился и Роберт Векслер, — продолжил свою речь герр Мотль. — Не лишенный таланта обаятельный актер с великолепными вокальными данными (он был драматическим тенором) мгновенно состоялся в амплуа героя-любовника и быстро завоевал популярность среди зрителей и, конечно же, зрительниц. Не обладая от природы прозорливостью и не имея сколь бы то ни было значительного жизненного опыта в свои семнадцать лет, будучи простодушным и в какой-то степени наивным юношей, я тем не менее в скором времени почувствовал беду, исходившую от этого демонического человека. Несмотря на то что я испытывал искреннюю, хотя и необъяснимую симпатию к этому сумасбродному чудаку, несмотря на то что меня бесконечно восхищала его манера изъясняться и его акцент (говорил он так, словно немецкий язык вовсе не был для него родным, и мне временами казалось, будто никакой язык не был для него родным), несмотря на то что мне чертовски нравилось, как он носит шарф, перекинув через плечо, и как он курит сигару, выпуская затейливые колечки дыма, я отчетливо понимал, что Роберт Векслер, кем бы он ни был, несет с собой трагедию и смерть. Стоило только ему появиться в помещении, как сразу же начинала происходить непонятная чертовщина: сами собой гасли газовые рожки, со столов падали предметы, у дам внезапно начинались мигрени, а иные барышни с тонкой душевной организацией безо всякой видимой причины хлопались в обморок, и хорошо, что дамы того времени всегда носили с собой нюхательную соль.

Никто не знал, откуда появился этот Векслер, язвительный модник с безупречными, хотя и немного старомодными манерами, и никто не знал, куда он уйдет, что порождало бесконечное количество сплетен, и заговорили, заговорили светские ротозеи, что будто наш драматический тенор склонен к оккультизму, увлекается спиритическими сеансами — а кто тогда не был склонен к оккультизму, кто не мечтал поймать в свои спиритические сети душу Моцарта или, на худой конец, несчастного самоубийцы Герхарда М., в далеком 1825 году принявшего яд из-за несчастной любви, — и будто бы достиг он высочайшего мастерства в различных темных направлениях, и будто бы есть у него знакомцы в потустороннем мире, — и великосветские сплетники, откровенно говоря, стали побаиваться этого, не побоюсь сказать, талантливого актера.