Экватор

— Значит, так, сеньор. Для мужчины там нет ничего. Нет чернил, писчей бумаги, лезвий для бритья, нет ни полотенец, ни салфеток, нет посуды и столовых предметов, нет одежды, обуви, нет сбруи для лошадей, нет восковых свечей, нет никакого вина и вообще никакого алкоголя, за исключением жуткого местного самогона, нет фотобумаги, музыкальных инструментов, металлических кастрюль, нет утюгов. Нет ничего, сеньор.

— Табака тоже нет?

— Табак иногда привозят с Азорских островов или из Бенгелы[16].

Полностью подавленный, Луиш-Бернарду отпустил капитана и без особого энтузиазма и вдохновения начал составлять список того, что некто, но не он, возьмет с собой на Сан-Томе, если однажды он согласится туда отправиться, чтобы прожить там три долгих года.

Покончив с этим, он перешел к чтению свежих газет, начав с О S'eculo. Он всегда считал ее хорошей газетой, с хорошими материалами и репортажами, с хорошим языком, достойными источниками информации и серьезными аналитическими статьями. Последнее время, правда, О S'eculo склонялась в сторону республиканского лагеря, хотя ей было далеко до памфлетной тональности таких изданий как A Luta или A Vanguarda с ежедневными оскорблениями в адрес королевской фамилии и монархии, в целом. Однако О S'eculo шла в ногу с духом времени, который, конечно, благоволил республиканцам, особенно после того, как те присовокупили к своим задачам борьбу с бедностью и эксплуатацией, после забастовки рабочих 1903 года в Порто. Правительство попыталось тогда ее подавить, отправив против тамошних ткачей гвардейцев и прибывший в северную столицу крейсер «Дона Амелия». И, хотя Луиш-Бернарду был умеренным монархистом — больше соответствуя семейным традициям, нежели из обретенных им убеждений — некоторые аргументы республиканцев казались ему не лишенными смысла. Начиная с 1890 года, даты английского Ультиматума, страна погрузилась в глубокий кризис — политический, экономический, культурный и социальный. С отменой рабства в Бразилии закончились переводы от эмигрантов, которые до тех пор хоть как-то уравновешивали королевские внешние денежные расчеты. Все, без чего стране нельзя было обойтись в сфере модернизации, импортировалось. Единственными экспортными товарами были пробка и рыбные консервы.

Небольшие отрасли промышленности на Сан-Томе, такие как производство портвейна или какао, представляли собой очень незначительный вклад в огромный дефицит торгового баланса. Ежегодный бюджет составлял примерно пять-шесть миллионов рейсов, а текущая задолженность возросла до восьмидесяти. Более трех четвертей пяти с половиной миллионного населения страны жило в сельской местности, но сельское хозяйство, базировавшееся, в основном, на дешевой и обнищавшей рабочей силе, не обеспечивало народ даже самым необходимым, чтобы он не голодал. Восемьдесят процентов населения было неграмотно, девяносто процентов не имело доступа к здравоохранению и оказывалось беззащитным перед болезнями и эпидемиями, практически, как в эпоху средневековья. Португалия была самой отсталой страной Европы, самой бескультурной, самой бедной, самой несчастной и… самой тоскливой. Даже среди элиты, кроме студенческих протестов в Коимбре во время экзаменов или трех месяцев зимнего оперного сезона в театре «Сан-Карлуш», практически, ничего не происходило. Аристократия, недалекая и консервативная, была уверена, что помимо «Сан-Карлуша», мир только и представлял собой что лошадиные бега, вечерние летние «сборища» в Кашкайше, в домах Эрисейры и в усадьбах Синтры. Единственное, что их слегка беспокоило — это «нувориши», «интеллектуалы» и республиканцы, которые, тем не менее, знали, что их сфера влияния ограничивалась полудюжиной лиссабонских кафе. А за их пределами народ, как обычно, верил в знаки Провидения, в церковные проповеди и в Божий промысел, который породил и эту невероятную нищету, и никому не приносящее пользу невероятное богатство, доставшееся аристократии по наследству.