Экстр

Чеслав с помощью достойного Николаоса нахлобучил шлем на голову Данло. Тот опять оказался тесноват и сдавил череп, Данло поинтересовался про себя, почему они не подобрали шлем большего размера. Маленькие шлемы для маленьких голов, вспомнил он поговорку одного из своих учителей. Его забавляла мысль, что за тысячелетия ежедневных контактных церемоний и слепого повиновения доктринам Церкви мозги у этих людей скукожились, как деревца бонсай, — впрочем, он знал, что это неправда.

— Теперь, пожалуйста, ложитесь, и мы начнем, — сказал Чеслав.

Данло, с трудом кивнув, снова лег на свою холодную подстилку, прижал флейту к животу, закрыл глаза и стал молиться: Агира, Агира, веди меня.

Он не знал, чего ему ждать от виртуальности, которую создал для него Чеслав Ивионген со своими программистами. Когда-то в детстве дед сказал ему, что от жизни надо ожидать только неожиданностей — это спасает тебя от разочарования. Но у Данло, когда он, затаив дыхание, вошел в кибернетический рай, все же были определенные ожидания. Как ни пытался он воспринять новую виртуальность со всей свежестью ребенка, впервые в жизни играющего на снегу, груз тысячи путешествий из одной сюрреальности в другую давил на него и навязывал свои стереотипы.

Все реальные ощущения — скрипучий голос Чеслава, резкий запах налла, темный блеск компьютерных штабелей — исчезли почти одновременно. Данло открыл глаза в незнакомом пространстве другого мира. Он парил в гуще каких-то темных, тяжелых туч. Вокруг, озаряя пелену, сверкала молния. Пахло озоном, потом и неведомыми ему цветами. Повсюду мелькали разнообразные формы и краски. Пару раз ему показалось, что он видит лица. Призрачно-белые, медные и розовые пятна что-то напоминали ему. То ли это пытались обрести форму знакомые ему образы, то ли какой-то сбой в мастер-программе вечного компьютера дробил все на куски, на световые блики, заставляя эти фрагменты кружиться, как снежинки в метели. Хаотическое мелькание вызвало у Данло тошноту, в животе у него жгло, голова пылала. Он знал, что должен найти в этой круговерти какой-то смысл, и поскорее, — если он этого не сделает, то сойдет с ума. Поэтому он почти сразу начал искать правила и методы движения в этом странном пространстве. Во всех сюрреальностях, где он когда-либо воспроизводился, всегда находились правила, позволяющие проникнуть в структуру явления.

Да, это ошеломляет, думал он, но ведь это нереально.

Однако лиловые хаотические тучи нагоняли на него страх: он боялся, что в этой сюрреальности правил может не оказаться вовсе. По крайней мере таких, которые можно разгадать и обратить в свою пользу. Алам аль-митраль, вспомнил он, создан не ради забавы и не как учебное пособие для преподавания математики мультиплекса. Возможно, он не должен понимать, как двигаться в этом пространстве; возможно, он вообще не должен двигаться.

Ты пришел сюда навестить мертвых — ни для чего больше, сказал он себе.

Ему показалось, что вдали — в десяти футах или в миле от себя — он видит знаменитого Архитектора Мендаи Ивиэрсье, величайшего из Святых Иви, ставшего преемником Костоса Олоруна на заре истории Церкви. Данло хотелось разглядеть этот пухлый розовый лик поближе, но он не мог пошевелить ни руками, ни ногами; шея застыла, точно в параличе, и даже глаза смотрели только вперед. Вскоре, через секунду или миллионную ее долю, лицо Мендаи раскололось на щеки, подбородок, уши, лоб, нос и глаза, а затем эти все еще узнаваемые фрагменты превратились в розовато-серую пыль. Облако пыли разлетелось, точно под действием какой-то страшной внутренней силы, и миллиарды серебристых частиц полетели в ничто, именуемое алам аль-митралем.

Агира, где я? Кто я, Агира?

Данло вспомнил, что происходящее с ним аналогично тому, что испытывает его паллатон в вечном компьютере Обители Мертвых. Ничего больше. Все, что происходит с ним в этом сером мире, определяется программой этого компьютера. Он лишен свободы передвижения, лишен собственной воли. В тумане вокруг него теперь появились лица. Многие казались знакомыми, и Данло хотел рассмотреть их поближе, но не мог перевести глаза ни вправо, ни влево. Когда-то он видел, как члены ордена Истинных Ученых обездвиживают инопланетные существа с помощью наркоза, а потом препарируют их лазерами и игольными ножами. Теперь он чувствовал себя таким же беспомощным, как привязанная к столу скутарийская нимфа. Глаза его реального тела, дрожащего на холодном полу, были плотно зажмурены, но глаза его паллатона мастер-программа Чеслава Ивионгена держала широко открытыми. Данло оставалось только следовать этой программе — больше он ничего не мог.

Нет. Я смогу убежать, если захочу, сказал он себе. Правда смогу. Я могу сорвать с головы этот шлем и убежать из этого жуткого дома.