Бертрам бросил взгляд на Едрека Ивионгена, как бы спрашивая его, почему они должны терпеть ложь этого беспокойного намана. Старейшины по всему залу гудели, как пчелы, напавшие на новый источник меда.
— Кто знает, что возможно, а что нет? — тихо, почти про себя, произнес Данло. Недоверие Бертрама и раздражало, и забавляло его.
— Чему ты улыбаешься, пилот?
— Так, вспомнил кое-что.
— Что именно?
— Вопрос, который я однажды задал фраваши, своему учителю.
— Не угодно ли тебе повторить этот вопрос перед Койвунеймином?
— Как пожелаете, старейшина Бертрам.
— Итак?
— Я спросил его, как это возможно… что невозможное не только возможно, но и неизбежно.
— Что? Но ведь это абсурд!
Бертрам впился в Данло взглядом, и его тускло-серые глазки напоминали по цвету старый морской лед.
— Да, это парадокс, — признал Данло. — Прошу прощения.
— Мне кажется, ты, любишь изъясняться парадоксами, пилот.
— Да, время от времени.
— Тогда ты должен понять, что единственный путь к спасению вселенной лежит через ее уничтожение.
— И вы правда верите, что вселенную можно уничтожить?
Бертрам, махнув рукой, отмел этот вопрос, повернулся лицом к Койвунеймину и сказал:
— Что касается людей, погибших при взрывах звезд, нам не следует забывать, что это были всего лишь наманы, которые рано или поздно все равно умерли бы реальной смертью. Нужно ли скорбеть о людях, которые пренебрегали возможностью быть преображенными в Эде? Мы должны помнить о миссионерах, посланных нами на Эзно и Масалину: их отвергли, не позволив даже рассказать о преображении Эде и Алгоритме, который Он нам даровал. А что сталось с отважными ивиомилами, посланными на Матопек? Либо они пропали в мультиплексе, либо убиты наманами. Миссионеров и прежде убивали. Сколько ивиомилов отдали свою первую жизнь за то, чтобы принести истину кровожадным наманам? И если наман отвергает истину, следует ли нам скорбеть из-за его неизбежной смерти? Разве не сказано, что тот, кто отворачивается от Эде, подобен цветку, который прячется от солнца? Стоит ли удивляться, когда такие цветы чахнут и умирают?
Он неверно употребляет метафоры, подумал Данло. Все эти люди, взрослые и дети, — прекрасные цветы, которые следовали собственной истине и умерли от света собственных взорванных солнц.
— Бывало, что и другие отворачивались от Эде, — продолжал свою речь Бертрам. — Даже Достойные Архитекторы, бывшие некогда такими же, как мы. Нас крайне тревожит то, что этот Данло ви Соли Рингесс выступает от имени нараинских еретиков. Он говорит, что молится о мире, но действительно ли его цель — это мир?
Старый брыластый ивиомил Демоти Ивиаслин, сидящий позади Бертрама, поднялся на ноги, будто по сигналу, и одышливо произнес:
— Давайте спросим этого пилота, входил ли он в те запретные кибернетические пространства, с которыми, как известно, контактируют нараины вопреки правилам воспроизведения, изложенным в «Схемах»?
Данло тогда рассказал Койвунеймину почти обо всем, что произошло с ним на Новом Алюмите. Он воздержался от описания своего экстатического слияния с высшим существом по имени Шахар, однако признался, что входил в кибернетическое Поле и общался с Трансцендентальными Единствами.
— Поистине они сияют, как звезды, — сказал он, — но я старался не отворачиваться от них.
— Кощунство! — завопил внезапно Бертрам. — Пилот кощунствует, и нам, видимо, следует простить его, ибо он всего лишь наман. Но еретикам нет прощения. Они покинули лоно Церкви и потому являются не только еретиками, но и отступниками. Мы должны решить, как поступить с ними. Мы должны найти решение нараинской проблемы, пока еще не поздно.
Еще один ивиомил позади Бертрама выкрикнул: — Что делать с нараинами?
— Что делать с Новым Алюмитом? — подхватили сторонники Бертрама по всему залу.
— Объявим фацифах! — вскричал краснолицый старейшина.
— Объявим священную войну! — поддержали сразу несколько голосов. — Смерть еретикам!
В зале поднялся шум: одни призывали к войне, другие, наподобие Лео Толова и Варезы ли Шен, урезонивали их. Наконец Харра Иви эн ли Эде потребовала тишины и напомнила старейшинам:
— Теперь не время обсуждать объявление фацифаха. Мы собрались сегодня для разговора с Данло ви Соли Рингессом.
— Тогда я должен задать пилоту еще один вопрос. — Лицо Бертрама в ярком свете зала напоминало старый темный череп. — Не называют ли нараины себя богами? Не объявляет ли кто-нибудь из них себя Богом, в насмешку над всем, что свято?
Остроконечная голова Бертрама напоминала Данло гору Уркель, которая высится над Невернесом. Данло вспомнился один нараинский безумец, Тадео Ахараньи, — он действительно объявил себя Богом Эде. Не желая говорить неправду и подозревая при этом, что Бертран уже знает ответ на свой вопрос, Данло рассказал старейшинам об этом человеке.
— Тадео Ахараньи действительно называет себя Богом Эде, но подразумевает под этим только то, что он и Бог Эде сотворены из той же субстанции. И что дух в них один. Этот дух разделяют все, и нараины, и Архитекторы Церкви, ведь правда? Я думаю, что нараины с Нового Алюмита остались верны духу эдеизма.