А затем эти Единства, как осколки стекла, сплавленные в кристальный шар, сольются в Высшие Единства — и так будет до конца времен, когда все нараины наконец войдут в одно Единство. Имя же этому Единству — Бог. Некоторые именуют его Эде, и все нараины мечтают соединиться в конце концов с Богом Эде. Они считают себя Истинными Архитекторами Бесконечного Разума и верят, что их предназначение как Архитекторов состоит в создании Единства по имени Бог.
Голос Абраксаса грянул, как ядерный взрыв. Данло попытался открыть глаза, но вспомнил, что их у него больше нет.
Данло ощутил жжение в мозгу, а потом влажность, как будто его глазницы наполнились слезами. Он заморгал, потрогал веки и почувствовал под ними круглоту и упругость новых глаз, выросших на пустом, выжженном месте.
Данло открыл и снова увидел лес, облака и сверкающие струи водопада. Деревья зеленели, гора блистала золотом, и все краски этого прекрасного мира принадлежали ему. Свет Единств ослеплял по-прежнему, и Данло опять опустил глаза к зеркалу пруда. В этот момент он вспомнил то, узнал в Шахаре, — вспомнил, что не нуждался в Абраксасе и других Единствах, чтобы вернуть себе глаза.
Стоя под светом богов, он четко представлял себе способы программирования своего светозарного тела. Он мог творить с ним любые чудеса — и теперь, подняв голову, он устремил свои новые глаза прямо на Трансцендентальные Единства. Он видел их очень ясно. Абраксас, Шахар и их друзья парили в воздухе и сияли по-прежнему, но теперь скорее как обычные световые шары, нежели как солнца. Данло рассмотрел, что они все-таки не слились полностью и не стали единым целым, как далекая шаровая галактика. Они скорее напоминали слепленные вместе крупинки икры, которые в это самое время расцеплялись и выстраивались над прудами в виде отдельных Единств. Данло улыбнулся, поняв, что может смотреть на любое из них прямо, смело и безболезненно. Очевидно, они собрались в сплошную массу временно, чтобы посовещаться и решить, что с ним делать. Абраксас, Мананнан, Эль, Маралах, Тир и Шахар снова образовали перед ним свой полумесяц, и Абраксас огласил решение:
Данло улыбнулся — ощущая странную смесь раздражения и неодолимого желания снова слиться с Шахаром — и покачал головой.
Данло потер лоб, но его пальцы не ощутили шрама на радужной коже.
— Как я мог стать чем-то… помимо того, что я есть? — спросил он.
— Что есть любой человек?
Что есть ты?
— Я человек, — звонко и ясно ответил Данло. — Да… только человек.
И добавил про себя, закрыв глаза: «Почти человек. Почти такой, каким должен быть настоящий человек».
Абраксас продолжал свою речь, и Данло стал понимать, что Единства так и не уяснили себе: он ли, Данло, слился с Шахаром или Шахар каким-то таинственным, непостижимым образом слился с ним. Даже Эль и Кане, мудрейшие из нараинских богов, не понимали, как Единство может поместиться в одном человеке. Но все они сходились на том, что Шахар подвергся поразительной перемене. На конклаве Единств Шахар превозносил добро, правду и красоту Данло, его любовь к любви, ту, что превыше любви, — и даже его любовь к жизни. Говоря дико, смело, игриво и очень нехарактерно для себя, Шахар убедил даже Аэзир и Нинлиль принять Данло со всей его жизненной энергией и всеми страстями. И Единства, так и не сумевшие вполне примириться с наиболее болезненной эмоцией Данло — с его ненавистью, столь темной и глубокой, что она казалась прорехой в его душе, — были тронуты тем, что общение с ним изнутри так тронуло Шахар.
Данло ждал на своем камне наблюдая игру между Абраксасом и Шахаром, Мананнаном и Кане. Он заметил, что весь дрожит от нетерпения, и улыбнулся этому, но промолчал.