Экстр

«…любовь любовь любовь…»

На какой-то момент Данло потерял себя в электронной телепатии Единства Шахар и почувствовал, что в его потоке сознания плывет кто-то еще. Этот другой или другие добавляли к его мыслям свои и порой дополняли их. Он сам тоже соприкасался с чьими-то мыслями. Его мысли при этом оставались его мыслями, а чужие — чужими, но вместе они создавали единство разума за пределами их отдельных «я». Это слияние сознаний напоминало Данло фравашийскую фугу, когда Старые Отцы вместе поют свои прекрасные песни, переплетая мелодии, как золотые и серебряные нити ковра. Из их пения почти чудодейственным образом возникает единая мелодия, изобилующая индивидуальными красками и мотивами, но завершенная в своем движении к одной всеобъемлющей, трансцендентальной теме.

Любовь — это тайна вселенной, думал Данло. По крайней мере он думал, что думает так сам по себе. Но теперь, когда сознание одиннадцати других вливалось в него потоками золотого света, стало почти невозможно судить, какие мысли его, а какие — нет.

Любовь — это цель жизни.

Где-то над прудами и водопадом, льющемся каскадами с великой горы, плавала в воздухе сияющая сфера по имени Шахар. А внутри Шахара плавал Данло, и еще одиннадцать сияющих существ плавали вокруг него и сквозь него, трогали его руки и грудь, водили сияющими пальцами по его жемчужно-гладкому телу, по шее, по лицу. Ему было трудно видеть эти существа такими, какие они есть, потому что они беспрестанно переливались радужными огнями, от красного до фиолетового, от оранжевого до золотого, и их зыбкие формы все время менялись. В одном из них, как казалось Данло, он распознал Диесвир Ивиосс.

Что до других, то он никак не мог определить по их переменчивым, как ртуть, телам, как они выглядят в реальной жизни. Впрочем, это едва ли имело значение — то, что они представляют собой там, в низшем мире камней, деревьев и пластмассовых комнат, в мире под названием «гетик», вынуждающем их дышать, есть и испражняться. Молодые или старые, тонкие или толстые, красивые или уродливые — здесь, в Поле, в заветном кибернетическом раю, они всегда воспроизводились в виде сияющих, прекрасных существ.

Идеальных существ. Идеальных не только по форме, но и по содержанию — ведь они тщательно очищали себя, оставляя лишь самые благородные качества. Лишь этим, рафинированным своим «я» они разрешали воспроизводиться в Поле. В определенном смысле та Лиесвир Ивиосс, что парила около Данло, касаясь его черных с красными нитями волос, не была той жесткой, гневной, исполненной презрения трансценденталкой из зала собраний. Она была и меньше, и больше, чем та. Исчезли ее неуверенность, ее склонность к духовному насилию. В ее кибернетическом «я» всё низменные качества подверглись преображению. Гнев перешел в силу воли, презрение — в проницательность, жесткий характер углубился и стал сильным. Здесь все это считалось положительными свойствами.

В старой нараинской системе классификации все положительные качества личности располагались в большом колесе, поделенном, как пирог, на три части. Секция, традиционно окрашиваемая в желтый или золотистый цвет, посвящалась добру, две другие включали в себя качества, относящиеся к правде и красоте. Колесо это символизировало самоусовершенствование человека. Каждый, помещая себя внутри колеса, мог подвергнуть анализу свои эмоции и таланты. Чем ближе к ободу находился человек, тем дальше он был от идеала, к которому стремились все нараины. При движении внутрь мелкие достоинства наподобие ответственности и откровенности сливались в более крупные, например, в надежность. Затем надежность, порядочность и прямота, в свою очередь, переходили в еще более высшее качество — честность. А честность наряду с мудростью, мужеством, верой и свободой мысли составляла один из элементов истины. Три наивысшие добродетели — добро, красота и истина — обвивали ступицу колеса, как змея древесный ствол, но в мистическом центре колеса, красном, как кровь, находилась только любовь и ничего более. Любовь, превыше всех добродетелей, была квинтэссенцией существования, и каждый нараин надеялся достигнуть этого духовного идеала.

Любовь — цель жизни.

Данло парил близ центра Шахара, и пальцы соединников гладили его, как мягкие водоросли. Он соприкасался с их умами, и волны любви пронизывали его. Он не мог сказать, чем является это могучее чувство: результатом слияния умов или его причиной. Не мог сказать, реально ли оно или это только компьютеры зала собраний манипулируют с химикалиями его мозга, заставляя его испытывать экстаз. Теперь это было не так уж важно. Он чувствовал такую любовь к Германе Палл, Иврии Таль и всем остальным, что все его тело как будто окунули в чан с расплавленным золотом, а мозг горел звездным огнем. Он был очень близок к тому, чтобы отпустить себя и раствориться в Шахаре, как ледяная глыба в теплом тропическом море.

Любовь превыше всего…

«Данло Звездный, отпусти себя».