Начальный этап войны еще был полон иллюзий для большинства солдат и офицеров, которые в это время смотрели на войну через розовые очки. Этот взгляд четко просматривается в письмах с фронта. Так, один из офицеров в августе 1914 года писал домой из Восточной Пруссии: «Мы действуем на границе Германии, а что собою представляет германская армия — всем известно: это не сброд, а хорошо организованная и отлично обставленная армия. Вот почему все, от мала до велика, относятся к этому предприятию как к серьезной работе. Повторяю, что, сознавая все это, все мы твердо уверены и надеемся, что Бог пошлет нам вполне заслуженную победу. Допустить обратное не позволяют ни сердце, ни разум. <…> Я против немцев питаю такое чувство ненависти, что готов даже на зверства, и такое общее мнение и чувство. Хочется проучить зазнавшихся колбасников и надолго отбить охоту от авантюр. Что будет — одному Богу известно, но хочется верить, что Бог не в силе, а в правде».
В другом письме, адресованном жене, полковник 6-й кавалеристской дивизии из 2-й армии генерала А. В. Самсонова также отмечал подъем патриотизма, охватившего российское общество: «Конечно, враг серьезный, но уже не такой, чтобы с ним не справились, и у всех наших полное убеждение в окончательной победе. Весь народ сочувствует этой войне, все идут с охотой на немцев». И эта мысль об окончательной победе над врагом проходит рефреном во многих письмах начального периода войны.
Однако у войны своя безжалостная логика, и молох войны уже раскручивал свой неудержимый, всепожирающий маховик, вовлекая в кровавое противостояние миллионы и миллионы людей, торжествуя триумф смерти. И совсем скоро поля сражений покрылись телами павших воинов, а их родные и близкие стали получать похоронки. И тогда осознание войны как личной катастрофы, осознание необратимости страшных событий, надвигающихся на человека помимо его воли, от которых невозможно ни скрыться, ни бежать, ни даже следовать за ними, постепенно стало проникать в души людей.
И пожалуй, лучше всего эту тенденцию можно проследить и прочувствовать в военных письмах. В том числе в письмах с другой воюющей стороны. «Дал бы Бог конец этой резне, — писала жена немецкому солдату на Восточный фронт в октябре 1914 года, — ужасно, когда читаешь газету. Рудольф теперь вблизи от Варшавы и пишет, что это мученье животных и людей. Теперь ведь наши войска должны были отступить от Варшавы, и говорят, что опять наступает громадная масса русских. Да сжалился бы Бог, это ведь тоже люди, и все это убивается. Все говорят, что война их делает такими, что все чувство жалости теряют. Неужели с тобою тоже? Бывал ли в штыковом бою? Не думала я, что в наше время это было бы мыслимо». (Письма убитых и захваченных в плен немцев и австрийцев, а также их родственников частично отложились в российских архивах.)
Точно о таких же чувствах отторжения войны самой природой человеческого существа пишет в письме домой русский офицер: «Сильные бои идут по всему фронту ежедневно. Многие легли на поле брани, многие еще лягут. Да и кто вернется невредимым? <…> Все поля, где происходили битвы, усеяны убитыми и умершими от ран нашими воинами и немцами. И сколько еще падет! Война… Какой это ужас! Смерть и разрушение кругом».
И уже как антивоенный призыв, как отчаянное заклинание звучат строки из письма другого русского офицера: «Кто был на войне, участвовал в ней, тот мог понять, какое это великое зло. Люди должны стремиться к тому, чтобы уничтожить ее». Как здесь не вспомнить проникновенные слова Роберта Рождественского, написанные в поэме «Реквием» о другой, Великой Отечественной войне, трагическим эхом откликнувшиеся через десятилетия:
Когда жарят «чемоданами»
Но война не знает жалости. И вот уже в письмах с фронта русские офицеры и солдаты пишут о небывалых по ожесточению и кровопролитию боях на фронтах Великой войны, когда бои превращались в бойню. Вот одно из таких писем. «Мы обороняем мост. Вчера немцы хотели переправиться на нашу строну, но, подпустив их до середины моста, мы открыли такой адский огонь, что немцы должны были сломя голову бежать. На мосту были навалены буквально горы трупов. Сегодня они опять хотели или переправиться, или убрать трупы. Наша артиллерия своим метким огнем в момент очистила мост от красномордых колбасников. Правее нас они, во что бы то ни стало, хотели переправиться. Бросились в брод по горло в воде, но наши пулеметчики и стрелки не дали им дойти и до середины. После боя, говорят, вода в реке порозовела. Да так и должно быть, так как их тут положено было не менее 5–6 тысяч, и все это осталось в реке».