Эксперт № 08 (2014)

— Нет, я думаю, прикасаются. В евангельской притче о богаче и нищем Лазаре, который лежал у его ворот, богач был осужден не за то, что был богат, а за то, что Лазарю ничем не помог и даже крошки ему не дал со своего стола. И трудно богатому войти в Царство Небесное именно потому, что мы все призваны делиться с другими, мы все призваны жить для других, и просто жить для себя ты не можешь.

— Когда-то в России богатые семьи занимались благотворительностью из поколения в поколение и видели оправдание своего богатства в том, что использовали его для служения Богу и ближнему. Но сейчас само слово «служение» вызывает вопрос: кому? И ответ для многих не очевиден. С другой стороны, благотворительность в мире, полном агрессии и лжи, требует организации, непрерывной упорядоченной работы на всех уровнях. И чтобы этим заниматься, человек должен четко знать,зачем ему это.

— У нас государство до сих пор сохраняет монополию на социальное служение, поэтому оно у нас практически не развивается. У человека, как правило, нет выбора, где получить помощь — в госучреждении или в НКО. И если так будет продолжаться, мы никогда не достигнем уровня больниц, домов престарелых и хосписов Европы или, скажем, Америки. Потому что этим должно заниматься все-таки общество.

Казалось бы, хорошо — у нас самые большие дома-интернаты, но иностранцы смотрят на нас с ужасом, когда слышат, что в доме-интернате живет пятьсот-шестьсот человек: там же превращаешься в деталь какой-то машины, в винтик. С другой стороны, о тебе заботятся, тебя кормят, тебе стирают, и на это тратятся огромные средства: у нас в Москве это больше ста тысяч в месяц на ребенка в детском доме для инвалидов.

Ситуация странная. Мы все поворачиваемся лицом к общественной благотворительности, к тому, что делает Церковь, и все никак не повернемся. Хотя если дать обществу возможность взять это в свои руки, то и протестов и каких-то негативных явлений было бы у нас меньше, потому что многие люди нашли бы свое дело, смогли бы являть свою любовь, свою заботу. Но, конечно, нужно, чтобы этим занимались не только «низы», но и «верхи», ведь у нас когда-то самыми активными благотворителями были не крестьяне, не рабочие, а дворяне…

— …императорский дом…

— Императорский дом. А у нас создаются общественные советы, попечительские советы, но это на бумаге — они же не действуют, у них нет никаких прав, они не могут снять директора, не могут ночью прийти проверить детский дом или больницу. А ведь больница днем и больница ночью — две разные больницы. И детский дом днем или когда в него пришла комиссия и детский дом ночью — два разных детских дома. Конечно, можно везде поставить видеокамеры, чтобы понять, что там происходит, может, когда-то это и сделают, но ситуация мало изменится.

Но самое главное — это то, что наш народ, который раньше называли богоносцем, стал толпой разрозненных личностей, и у каждой своя вера. Например, человек не признает ни одной из религий, но верит в какое-то абстрактное божество. И что с этой верой делать? Ну хорошо, я знаю, что «там что-то такое есть», но как с ним дальше-то общаться? Не общаться? Просто бояться и ждать встречи с ним или что? Или надеяться, что оно доброе и все тебе простит, что бы ты ни сделал? Вот это главная причина, главная беда.

У нас же в храмы по воскресеньям ходит ничтожно малое число людей. А для большинства «я православный» означает просто «я крещеный», «я русский», «я не мусульманин», но это все слова, за которыми ничего нет.

Я бываю в школах. Спрашиваю у девочек в десятом классе, что такое целомудрие, — они не знают, они не слышали этого слова. Спрашиваю, что такое кротость, — эта добродетель неизвестна современным людям. «Кто смел, тот два съел». Что там еще? «Нахальство — второе счастье», «для себя любимого». Вот это они знают, они этим живут. Это везде написано, об этом везде говорят. А то, что было существом жизни русского народа, уничтожается, этого уже нет.

Люди пока еще боятся, но в конце концов и этот страх может исчезнуть. И будет как в Аргентине, где оголтелые полуголые тетки штурмуют католический храм, а мужчины со слезами на глазах его защищают. И мы тоже к этому можем прийти, если не будет положено духовно-нравственное основание жизни народа.