Эксперт № 07 (2014)

Администрация США действительно допустила ошибку, назначив видного демократизатора на должность посла в Москве. Не потому, что строить козни вообще нельзя — в жизни всякое бывает, случается и нужда где-нибудь евромайдан устроить. Но потому, что на это дело употребляются не фланговые, а барабанщики. Какой-нибудь посольский чин рангом пониже майданит, болотит и держит в своих руках все нити демократизации; посол же, как граф Орловский в «Летучей мыши», задает балы и приемы и оказывается тут совершенно ни при чем. Так поступают (или, по крайней мере, прежде поступали) все, руководствуясь девизом «Сосредоточьте свое внимания на том, чтобы у них (властей страны пребывания. — М. С. ) не оставалось никаких подозрений насчет того, что вы имеете какие-либо задние мысли». Напротив, назначение послом специалиста по конкретным деликатным делам эквивалентно торжественному его въезду: «Раздайся, народ, U. S. embassy идет» — с плакатом на груди «Иду на вы». С одной стороны, такое решение могло объясняться победительным «Я всех давишь!» и нежеланием вдаваться в такие мелочи, как доверие принимающей стороны, — это за американской дипломатией бывает. Но в разъяснениях самого Макфола есть и другой мотив. По итогам своей миссии посол сообщает: «Я ведь действительно открытый человек и считаю важным работать не только с правительственными чиновниками за закрытыми дверями, но и с гражданами. Мандат на такую деятельность мне дала госсекретарь Клинтон, это были ее напутствия, она хотела, чтобы я всерьез занялся публичной дипломатией. Но это было чем-то совершенно новым для некоторых российских чиновников и граждан. Я профессор и потому говорю достаточно откровенно. Этого до меня никто не делал».

Не возразишь, Макфол действительно всерьез и с профессорской открытостью занялся публичной дипломатией. Твиттер, мелькание в медиа, погоня за цитируемостью, желание быть женихом на каждой свадьбе и покойником на каждых похоронах — все это в самом деле выделяло американского посла на фоне дипломатического корпуса и точно соответствовало инструкциям Х. Клинтон. Собственно, и скандал, после которого заговорили про аррогантность и оторопь, возник в результате очередного тура публичной дипломатии — выступления посла перед студентами ВШЭ, в котором он сообщил: «Авиабаза в Манасе была важной частью инфраструктуры нашего афганского транзита, но в феврале 2009 года Россия предложила киргизскому президенту Бакиеву большую взятку, чтобы он выкинул нас оттуда. И знаете что? Мы тоже попробовали предложить ему деньги, но наша сумма оказалась в десять раз меньше той, что ему обещала Россия».

В данном случае не было никакой специальной политической комбинации, необходимым элементом которой было обнародование деталей взяточного соревнования между РФ и США, да и мудрено такую комбинацию представить. Было банальное недержание речи и упоение своим блеском перед аудиторией. Карьерный дипломат, скорее всего, удержался бы от такого случая продемонстрировать свою осведомленность, поскольку их с младых ногтей учат, что тщеславие крайне губительно для дипломатической карьеры. Иное дело политик, домогающийся в соответствии с инструкциями Хиллари общественной благосклонности.

Вопрос о том, чье сердце должен расположить к себе дипломат, совсем не праздный. Раньше считалось, что посол должен прежде всего спрашивать себя: «Если бы я был на месте государя (с которым ведутся переговоры. — М. С. ), обладал его властью и находился под влиянием его предрассудков и страстей, какое бы воздействие оказали на меня мои доводы?» И соответственно поступать. При занятиях публичной дипломатией цели очевидным образом двоятся. Притом что посол аккредитуется не при многонациональном народе РФ и тем более не при майдане или на болоте, но при правительстве РФ и призван именно до него доносить точку зрения своего правительства.

Слова «публичная дипломатия» звучат весьма красиво, но на поверку оказываются погоней за двумя зайцами, каковая погоня не имеет ни законов, ни обычаев. Результатов, как правило, она тоже не имеет — что и доказало недолгое служение посла Макфола.