Эксперт № 01-02 (2014)

1. Все книги я читаю на английском, возможно, в русском переводе их названия звучат иначе. Из тех, что особенно запомнились. Первая — Насим Талеб, «Обманутые случайностью»: люди недооценивают фактор случайности, пытаясь рационализировать все события. Книга же объясняет, что на свете есть только случай и в нем Бог. Вторая — Манфред Кетс де Врис, «Секс, деньги, счастье и смерть». Несмотря на пикантное название, книга глубоко философская. О том, как человеку смириться с соблазнами. Запомнил цитату: «Трагедия жизни заключается не в том, что она быстро заканчивается, а в том, что мы так долго ждем, прежде чем ее начать». Третья — «Медитации о насилии». Я занимаюсь восточными единоборствами, и автор очень точно описал, как насилие влияет на психику человека, а также как это работает в корпоративной культуре.

2. Я всегда читаю несколько книг одновременно. «Сторона покупок» — о принципах работы инвестиционных банков. «Частная империя» Стива Колла — он описывает влияние крупнейшей американской компании ExxonMobil на глобальный бизнес. «Монсун» Роберта Каплана — в школе нас всегда учили думать о географии с точки зрения земли. Но не менее важна история океанов. Интересно открывать новое.

Игорь Виттель , ведущий телеканала РБК

1. «Сто лет одиночества» Маркеса. «Записки юного врача», цикл рассказов Михаила Булгакова. «И все осветилось» Джонатана Сафрана Фоера.

2. На расстоянии вытянутой руки — книги, купленные за последнюю неделю, и книги по истории Венеции. Читаю вперемежку.

3. Книга, к которой хочется возвращаться, — «Сказки по телефону или Дар слова» Гера Эргали.

Гор Нахапетян

Гор Нахапетян , вице-президент московской школы управления «Сколково»

1. В основном читаю книги, так или иначе связанные с работой. «Netократия», например, открыла занавес в будущее. Из художественной литературы открытием был афганский автор Халед Хоссейни — книга «Бегущий за ветром».

2. Сейчас читаю «Бобо в раю: откуда берется новая элита» Дэвида Брукса. Параллельно — «Управлять с любовью» Кена Бланшара и Колина Барретта. Лежит и ждет «Заново рожденная» Сьюзен Зонтаг. Все это попало ко мне по рекомендации или в качестве подарка. Ну и сам нередко совершаю набеги на книжные магазины.

3. На моем столе лежит книга «100 речей, изменивших мир», периодически возвращаюсь к ней. 

Вертикаль современной поэзии

Владимир Козлов, автор книги «Русская элегия неканонического периода: очерки типологии и истории», главный редактор журнала "Эксперт Юг"

Русская поэзия в 2000-е годы одолела популярный еще в 1990-е постмодернистский миф о многоязычии, поощряющий вседозволенность в творчестве, — здесь начинает заново складываться иерархия ценностей, основанная на понимании традиции

Современная поэзия — довольно сложный и разнообразный мир. Этот мир привлекает тем, что он знает о нас нечто, чего мы сами, как правило, о себе не знаем. При этом он продолжает традиции той русской поэзии, которую уже давно принято считать великой. И великой не только в национальном масштабе, хотя и для этого есть серьезные основания: поэзия в отечественной культуре фактически взяла на себя функции так и не созревшей философии — она стала средством индивидуального достижения национальной идентичности. Возможно, поэтому русская поэзия — это не менее серьезный бренд, чем немецкая философия, испанская музыка или французская кухня.

yandex_partner_id = 123069; yandex_site_bg_color = 'FFFFFF'; yandex_stat_id = 3; yandex_ad_format = 'direct'; yandex_font_size = 0.9; yandex_direct_type = 'vertical'; yandex_direct_limit = 2; yandex_direct_title_font_size = 2; yandex_direct_header_bg_color = 'FEEAC7'; yandex_direct_title_color = '000000'; yandex_direct_url_color = '000000'; yandex_direct_text_color = '000000'; yandex_direct_hover_color = '0066FF'; yandex_direct_favicon = true; yandex_no_sitelinks = true; document.write(' sc'+'ript type="text/javascript" src="http://an.yandex.ru/system/context.js" /sc'+'ript ');

Но так случилось, что за последний век в отечественной поэзии многое произошло, а сознание даже студента-филолога имеет сильно устаревшее представление о языке поэзии. В начале 1990-х в нашей поэзии имела место настоящая демократическая революция, которая, к слову, не была подавлена — парламента в этой сфере никто не расстреливал.  В результате наша поэзия могла на себе оценить все прелести ситуации, когда поэтом, по большому счету, получил право назваться каждый, кто осознал себя таковым. В сферу поэзии, отстроенную советской официальной и неофициальной иерархиями, хлынули мутные воды графомании.