Эксперт № 41 (2013)

Когда упраздняется все, доселе почитавшееся незыблемым, странно было бы устоять Венской конвенции, но требования точности заставляют заметить, что дипломатическая неприкосновенность не является детищем холодной войны — она несколько старше. Уже в XVI–XVII вв. она признавалась де-факто, а затем приспело и ее теоретическое обоснование. Монтескье (умер в 1755 г., задолго до начала холодной войны) в «Духе законов» писал: «Международное право требует, чтобы государи посылали друг другу послов, и здравый смысл, вытекающий из природы вещей, не позволяет, чтобы эти послы зависели от монарха, к которому они посылаются, или от его судов. Они — голос государя, пославшего их, и голос этот должен быть свободным». Правовед Э. де Ваттель (умер в 1767-м, тоже не вчера) писал и вовсе как будто про наши дни: «Важно, чтобы иностранный представитель не боялся никаких провокаций и чтобы никакие придирки не могли отвлечь его от выполнения его обязанностей».

Здесь два момента, актуальные до тех пор, пока вообще существуют разные государства. Теоретический — иммунитет как принципиальная гарантия независимости иностранного представителя. И практический — иммунитет как защита от провокаций со стороны властей страны пребывания.

Зададимся вопросом: при упразднении категорических формул нынешней Венской конвенции, когда китайские, саудовские, турецкие, российские, американские власти имеют возможность ареста, обыска, тюремного заключения иностранного дипломатического агента с целью оказать на него давление, завербовать etc., — что их удержит от этого, если ни закон, ни обычай более этого нимало не возбраняют? Только крайняя совестливость, издавна присущая властям как таковым, — больше ничего. Представление, что отмена неприкосновенности затронет только дипломатов плохих стран, каковые страны вполне этого заслуживают, а хорошие страны и их дипломаты не пострадают нимало, удивляет своей нерасчетливостью и неумением смотреть на полхода вперед. Проще тогда уже совсем упразднить дипломатию.

Летом 1708 г. русский посол в Лондоне боярин А. А. Матвеев был задержан на улице (но все же не у себя в резиденции), порядком помят и заключен в долговую тюрьму на предмет взыскания 50 ф. ст. За посла вступился дипломатический корпус (вряд ли от особой любви к России), посол был выпущен и покинул Англию, не приняв извинений английского двора и не вручив отпускных грамот, Петр I потребовал казни виновных в инциденте. Дело было улажено лишь два года спустя английским послом в С.-Петербурге лордом Витвортом — после издания королевой Анной акта «о предотвращении подобных продерзостей в будущем».

Это при том, что долги отдавать надо, 50 ф. ст. тогда были круглой суммой, и Петр, очевидно, высказал боярину Матвееву при личной встрече на родине, что он думает о его манере вести денежные дела. Но оскорбление, нанесенное Матвееву, было оскорблением, нанесенным лично Петру, — и это объясняет всю резкость реакции. Ничто не препятствует российскому суверену и сегодня высказать на родине боярину Бородину, что он, суверен, думает о манере боярина воевать с Ивашкой Хмельницким — если война, конечно, имела место, — но продерзости голландских властей и необходимости с превеликим гневом на таковую продерзость реагировать это не отменяет.