Эксперт № 40 (2013)

«Экономические подъемы начинаются тогда и только тогда, когда хозяйствующие субъекты определяют планы своего развития и начинают их реализацию», — будущий нобелевский лауреат Джон Хикс сделал этот вывод на основе не философских размышлений, а тщательного эконометрического анализа природы экономических циклов, которые крайне беспокоили экономики западного мира в конце XIX — начале XX века. Я подчеркиваю: Хикс в современном понимании занимался эконометрикой, однако его вывод прост до банальности. Кризис заканчивается тогда, когда большое количество людей ясно понимают, что им делать дальше, и начинают это делать. Особенность сегодняшних экономических реалий в том, что во всех современных странах государство (в лице правительства, центрального банка, государственных компаний и банков либо компаний и банков, тесно связанных с государством) — крупный, если не крупнейший, экономический игрок, поэтому оно должно четко понимать, что именно собирается делать, и это необходимое условие выхода из кризиса.

Этой осенью бизнес и правительство ожидало крупное разочарование. Экономика не просто приостановилась — впервые за все годы после кризиса она показала худший результат, чем мировая экономика в целом. Поэтому ссылки на снижение цен на сырье, а также на отсутствие роста в Европе не убедили (это касается всех), пришлось искать настоящие причины.

Эффективно «разрулив» кризис 2008 года — девальвация, спасение предприятий, меры по прямому стимулированию спроса, — правительство, во-первых, уже тогда заложило пару мин, подрывающих будущий рост, а во-вторых, примерно с 2011 года вообще перестало пытаться системно влиять на экономику (в отличие от других экономик, которые поэтому быстрее и растут).

Мин было две: рост налоговой нагрузки, которую впаял нам тогдашний министр финансов, в виде страховых взносов и рост доходов бюджетников. И то и другое — первое прямо, второе косвенно — привело к значительному росту расходов на персонал (труд) у бизнеса. Это была первая составляющая постоянного, практически неуправляемого роста издержек. Второй составляющей стали тарифы естественных монополий — отсутствие контроля за этими игроками со стороны властей позволило им в течение всех посткризисных лет беззастенчиво перераспределять добавленную стоимость в свою пользу, не наращивая при этом ни инвестиции, ни эффективность собственного капитала. И третье: Банк России с конца 2011 года начал проводить фактически рестрикционную денежную политику, опустив темпы роста денежной массы ниже ожидаемых темпов роста номинального ВВП. К этому стоит добавить стагнирующий экспорт, причем не только по причине стабильности или падения цен, но и по причине выработанности основной массы месторождений. В этом году практически все сырьевики заявили о невозможности физического наращивания экспорта и, более того, о возможности его скорого падения, если они не получат льготы, необходимые для разработки новых месторождений. При этом импорт рос, реагируя на несильно, но растущий на ниве потребительского кредитования внутренний спрос.

С каким багажом мы подошли к текущему моменту? Высокие зарплаты, высокие налоги, высокие операционные расходы. Дорогие и короткие деньги, если они вообще есть. Отсутствие перспектив роста экспортных доходов даже в пределах пяти-семи лет. Высокая угроза импорта при любом увеличении внутреннего спроса. Не просто вероятное, а уже очевидное падение темпов роста доходов населения в ближайшем будущем. Большая доля потребительских кредитов в активах банков и реальная угроза роста невозвратных кредитов, а значит, неидеальная устойчивость банковской системы. В этих условиях даже западные инвесторы, разместившие здесь производства и имеющие за спиной неплохую поддержку материнских компаний, не очень понимают, как вести бизнес в России.

Мы находимся в шаге от красивого пике с неизвестным концом. Впрочем, на мой взгляд, в том же шаге от нас и новая волна роста. Но чтобы поймать эту волну, нам надо полностью отказаться от тех экономических принципов, с которыми мы жили предыдущее десятилетие. И речь идет не только о неолиберальных принципах. В экономике нам нужен такой же здоровый прагматизм, какой мы демонстрируем в международной политике. И гуманизм, то есть любовь к людям. И не слушать тех, кто рекомендует «структурные и институциональные реформы».

Вот то, что мне кажется важным понять на старте.

В ближайшее десятилетие сырьевой сектор не будет драйвером нашего роста. Не потому, что не будут расти цены, а потому, что он сам нуждается в инвестициях и модернизации. Это не значит, что Россия должна расстаться с идеей энергетической сверхдержавы. Просто новый цикл такого роста надо подготовить, и он лежит за пределами ближайших пяти-семи лет.