Эксперт № 20 (2014)

— Что такое большой станок? Это возможность обрабатывать большую заготовку. Возьмите токарный станок, обрабатывающий стальную заготовку, например для турбины или генератора для электростанции. Она длиной десять метров и стоит сотни тысяч, а то и миллионы долларов, причем цикл ее изготовления занимает до полугода. Скажем, «Силовые машины» отковывают заготовки за рубежом, и, если станок испортит заготовку, они потеряют полгода в исполнении какого-то контракта. Естественно, поставщик технологий перезакладывается в этих рисках, и стоимость технологии очень высока — от половины до двух третей цены станка. А в маленьких станках это почти недостижимо, потому что маленьких и сверхдорогих деталей очень мало — как правило, они серийные и потому дешевые. Маленькие станки используются везде, это как хлеб или фаст-фуд. А мы тяготеем, так сказать, к высокой кухне, где более высокая добавленная стоимость именно интеллектуального труда, потому что мы сильны в инжиниринге и у нас классная технологическая команда. С другой стороны, в этом сегменте и риски выше. Такой станок стоит десятки, сотни миллионов рублей, и заказчиков единицы, а проектов — пара десятков в стране. Мы над таким проектом работаем больше года. Скажем, контракт с «Алмазом-Антеем» подписан в феврале этого года, а станки мы начали производить в прошлом году. Но до этого мы уже вкладывались, платили зарплату технологам, которые разрабатывали эти станки. Это бешеные предпринимательские риски, и мой партнер Франтишек Комарек принимал риски на меня, а я принимал риски на него.

Рынок больших возможностей

— Возвращаясь к началу разговора: ваша стратегия, наверное, хороша с точки зрения отдельного бизнеса, но, если брать отрасль в целом, как ее построить, вы же не в состоянии это сделать?

— Нет. Чтобы создать отрасль, все ее участники должны использовать и тиражировать успешные созидательные практики.

—Вы займете свою маленькую нишу?

— А что такое маленькая ниша? Сейчас объем рынка 50 миллиардов рублей. Контрактное портфолио нашего станкостроительного проекта — 3,5–3,7 миллиарда рублей. Такую же долю в совокупности занимают остальные российские производители. Если мы и дальше будем столь же эффективны в продажах, как сегодня, то у нас к концу года контрактный портфель достигнет 4,5 миллиарда рублей. А к 2017 году, согласно бизнес-плану, мы должны производить в Азове 300–340 станков в год. Средняя стоимость продажи каждого станка с технологическим оснащением — миллион долларов. Вот объем выручки. Мы, конечно, не отрасль, но мы очень заметны для отрасли. И если говорить о нашей корреляции с задачами Минпромторга, то мы стремимся быть реально полезными хотя бы тем, что на примере своего проекта показываем: есть альтернативная представлениям «традиционных станкостроителей» идеология отраслевого развития. И она работает! Дело не в деньгах, и я не понимаю, когда решение всех проблем стремятся свести к вопросу финансирования. Вот наш проект с учетом всех курсовых разниц, девальваций, поскольку используется иностранное оборудование, будет стоить чуть более трех миллиардов рублей. До 2017 года мы еще миллионов сто инвестируем в активы ДГТУ и организуем весь процесс подготовки кадров. В результате получится современное станкостроительное предприятие, создастся компетенция, жизнеспособная в течение десятилетий, потому что создана она на правильной экономической основе, а не на лозунгах.

—Как это дело не в деньгах? А откуда у вас длинные кредиты?

— Что касается инвестпрограммы, то ее финансируют как минимум три банка: Международный финансовый клуб — пятилетний кредит, Чешско-российский банк — заем на три года и его «дочка» — Европейский российский банк.

—То есть благодаря вашему партнерству с чехами чешские банки этот проект и финансируют?

— В том числе, естественно. Но это финансирование вписано в финансовую модель, основанную на продажах, на экономике. Почему сейчас станкостроительным предприятиям длинные деньги недоступны? Потому что любой кредитор, будь то частный банк или ВЭБ, первым делом просит: «Дайте нам финмодель». А руководители предприятий понимают, что у них нет продукта, который в состоянии обеспечить такой объем продаж. При этом если проанализировать сегодняшние тендеры, российские и иностранные предложения, то в подавляющем большинстве случаев предложение российских поставщиков оборудования оказывается в верхнем ценовом сегменте — с какого перепугу? Даже если эти станки хорошие, почему они должны быть на 10–20 процентов дороже продукции иностранного конкурента? Потому что предприятия неэффективны внутри?