Девушка согласно кивнула головой. Она сунула руки в карманы шубки и широко, по-мужски зашагала. Я пошел рядом, не решаясь взять ее под руку, ибо не был уверен, что это романтично.
Лужи покрывались корочкой льда. Редкие прохожие почти бежали, выставив плечо против ветра и пряча носы в воротники.
«Характер у моей жены, кажется, неважный, - думал я, стараясь как можно сильнее ставить ноги на тротуар, чтобы они не замерзли. - Впрочем, в молодости очень хочется быть непохожим на всех. Нужно побольше острить. На женщин это действует неотразимо».
- Вы студент? - спросила девушка, не оборачиваясь.
- Нет, работаю.
- Где?
- Летчиком-испытателем.
Это было не остроумно, но эффектно. Моя спутница остановилась и посмотрела на меня пристально, как будто увидела впервые. Потом высвободила из перчатки руку.
- Лиля. А вас?
- Гена… Геннадий Яковлевич.
- А вы видели Землю?
- Как вас.
- Какая же она?
- Плоская.
- Я серьезно.
- Я тоже. Плоская, как блин. А сбоку уши.
- Какие уши?
- Слонов, которые ее держат.
- С вами серьезно…
Лиля надулась. Минут пять мы шли молча.
- Только это пока тайна, - продолжал я. - Ученые так поражены открытием истины, что не могут ее осмыслить. А летчики все знают. Да вот теперь еще вы.
- Нет, правда?
В голосе Лили было колебание.
- Вполне. Это ужасно, да?
- Наоборот… замечательно. Только вы все врете. Откуда-то сверху, точно срываясь со звезд, падал редкий снег. Он щекотал лицо и был виден только у матовых стекол фонарей. Он бестолково вился, налетая на них грудью.
- Постойте, - сказала вдруг Лиля, - вы слышите музыку?
Мы остановились. Тихая и нежная мелодия вальса неслась сверху вместе со снегом.
- Слышу. Это играет Аэлита.
- А по-моему, вон в том доме.
Мы стояли возле столовой N 14. Весь второй этаж ее был освещен, в окнах скользили тени. У меня сразу заныли окоченевшие ноги.
- Знаете, - сказал я, - там сейчас свадьба мо его друга. Вы не хотите пойти?
- И вы действительно только что вспомнили об этом?
- Нет. Просто я боялся оказаться в ваших глазах банальным.
Лиля испытующе посмотрела на меня. Я стойко выдержал ее взгляд.
- Но у нас нет подарка, - сказала она неуверенно.
- Ерунда! Сейчас что-нибудь купим! - воскликнул я, мысленно подсчитывая, сколько у меня денег.
В «Гастрономе» я взял две коробки пастилы и бутылку шампанского. «В крайнем случае, если ничего не выйдет, уничтожим все с Кобзиковым», - подумал я, входя вместе с Лилей в вестибюль.
Здесь по-прежнему было много народу. Расталкивая толпу, я храбро двинулся на стражей с повязками. Те стояли, переминаясь с ноги на ногу, явно скучая.
- Здорово, ребята, - сказал я. - Мы не опоздали?
- Опоздали, - пробурчал один из дружинников, подозрительно косясь на мой сверток. Другой тоже посмотрел на бумажный пакет.
- Кирпичи? - равнодушно спросил он.
- Ну да, - сказал я, выставляя серебристое горлышко. - К такому кирпичу приложишься - и хорош будешь. Ну, как там Николай? Держится еще на ногах? Или Маша пригубить не дала?
Стражи заулыбались:
- Извините, товарищи… пожалуйста, проходите. Приходится принимать меры. Лезут тут всякие. Только что одного мудреца раскололи. Кирпичи за вернул в бумагу - вроде с подарком…
В зале было душно и пьяняще тепло. Нестройно гудели, шаркали подошвами, шипела радиола, звякали тарелки. Лиля подошла к зеркалу. Я остановился рядом, искоса разглядывая ее. В зеркале отражалась совсем юная черноволосая девочка со строгими глазами. Бледное лицо, обрамленное короной волос, худые руки. Платье из красной шерсти сидело свободно - очевидно, его шили «на вырост». Сильно декольтированное и короткое, оно открывало почти до колен стройные, слегка худые ноги и почти всю спину, покрытую «гусиной кожей». Две толстые косы сбегали по маленькой груди почти до пояса.
- Вы, наверно, будете стесняться моих кос, - сказала Лиля, когда мы встретились в зеркале глазами, - они ведь не модны.
- Что вы! - запротестовал я. - В косах есть своеобразная прелесть. Что-то от пушкинской Люд милы.
- Спасибо за комплимент. Мне все говорят, что я не современна.
- Вы не так меня поняли. Наоборот…
- Вы имеете в виду платье? Так оно - моей сестры.
- Пойдемте танцевать? С вами в обычной обстановке разговаривать трудно.
- Я не танцую.
- Почему? - удивился я.
- Потому что считаю пошлым. От танцев дав но осталось одно название. Сейчас танцуют только потому, что можно на глазах у всех обниматься. А мне это совсем не нужно.
- Тогда пойдемте за стол.
- Я не пью.
- И не едите?
- Иногда.
Мы неловко стояли посреди зала.
- Эй, парочка! Как там вас? Идите сюда! - за кричали из-за стола.
Некто в черном костюме с галстуком-бабочкой подскочил к нам и с пьяной любезностью стал усаживать за стол. Я пошел поздравить жениха. Он сидел во главе стола, красный, довольный, и боролся со своим чубом при помощи железной расчески. Он боролся яростно, ожесточенно, но безуспешно: едва расческа сходила с головы, как чуб моментально рассыпался и лез в глаза,
- Сколько лет, сколько зим, дружище! - сказал я, ставя возле жениха бутылку шампанского и де лая растроганное лицо.