Эксперимент

   Она повела меня узкой дорожкой, пронизанной светом луны. О, насколько красивы тут девочки! Мысленно я целовал обнажённые руки, колени, почти не прикрытые вязью сандалий ступни... Стоп, они же одеваются так как во Внешнем! Так вот почему я влюбляюсь-то каждую осень! У нас, по канонам начала двадцатого века, закатан по локоть рукав - и нескромные взгляды мальчишек уже обеспечены! После Захода, во Внешнем, не помня о здесь-и-сейчас, я влюбляюсь во всех одноклассниц, изящных, естественных, милых... а летом я снова не знаю как буду смотреть ненаглядной в глаза.

   На площадке, которая будто втянула, слегка искривила дорожки, сияло кафе. Как мираж: цветомузыка била по окнам, оставив деревья вокруг невесомому лунному свету. Когда мы вошли в зону действия этих лучей, они как-то резко, внезапно нахлынули с разных сторон. Распахнулись стеклянные двери, и громкая музыка вырвалась, вдёрнула нас и втянулась за нами обратно.

  -- Вы там к разносолам привыкли, - она говорила, едва не кричала мне в ухо, - Но здесь тоже вкусно! Что будешь заказывать?

   Мы подошли к монитору, и я растерялся: обилие блюд, и названия многих я даже не слышал. Она заказала обоим, мы сели за стол.

  -- Для чего тут так громко? - спросил я.

   Она рассмеялась:

  -- Это таблетка от любопытства Наблюдателей!

   Тут рассмеялся и я: а действительно, как в этом шуме подслушать? Никак!

   Неизвестно откуда возникла блестящая стойка с подносами, пара секунд - и они перед нами. Я принялся есть... Это мы-то привыкли к изысканным яствам?! А девочка кушала эти шедевры, как будто они были тут повседневностью... впрочем, они таковыми и были: спокойно, с изяществом сверхэкономных движений она наслаждалась. Стремительно. Тонко. Красиво.

   А я смаковал послевкусие каждого блюда... и общество. Девочка вдруг положила приборы:

  -- Ты на меня так смотришь... Влюбляешься, что ли?

  -- Я это... - смутившись, я ляпнул: Влюблён... Не в тебя...

   Я запнулся, зарделся, упёрся глазами в свой галстук...

  -- Красивая?

  -- Очень.

   И я рассказал о своей ненаглядной, о тайной любви без ответа, о пропасти между "индейцами" и изначальным "участком-1": у семьи Капулетти с Монтекки вражда была давней и не помешала влюбиться, у нас же - а больше всего у неё - рана свежая. Я от неё без ума, только сам для неё как эсэсовец для партизанки...

   Мы вышли из грохота здания в тишь, но остались внутри ослепительно яркого света. Как будто сквозь стену из ночи входили ребята, включаясь в "планёрку". Ребята хотели меня нарядить в балахон как у ниндзя, но мой чёрный китель - походный, с чёрными пуговицами - был тут, пожалуй, не хуже. Я вырвал манжеты и подворотничок (всё равно уже грязные), принял, надел, подогнал на лбу обруч с тяжёлыми как-бы-очками и двинулся в порт. По пути, отвернувшись от света, я бросил очки на глаза и неярко, но чётко увидел деревья, кусты и дорожку как будто покрытыми фосфором.

   Возле причала стояла подводная лодка: корабль Хана Соло, только над палубой чуть возвышался пилотский "фонарь", а за ним (я хихикнул) - "носок" и "вязальные спицы".

   На автомобилях подъехали доктор с набором контейнеров и, чуть попозже, механик. Он дал мне подобие школьного ранца и "мой" автомат, по ремню от антабки к портфелю проложен был провод ("Что, тонковат проводок? Да, мы решили проблему КТСП"). Автомат мне понравился: только я взял его в руки, почувствовал, как невесомая грозная штука буквально вросла мне в ладони. Один из ребят пригляделся к нему и сказал:

  -- Сегодняшняя модель. Плюс рельсотрон, разумеется.

   Эта модель автомата для нас, - догадался я, вслух же спросил:

  -- А много их сделали?

  -- Да. Твой - второй. Только твой с рельсотроном. Захочешь оставить себе - рельсотрон отстыкуем, а сам автомат забирай.

   Там, где он показал, я заметил насечку (а я-то подумал, она для отвёртки).

  -- И это всё? - спросил я, - И что отсюда вылетит, скрепка?

  -- Да, типа скрепки от школьной тетради. Но рельсотрон разгоняет её до космической скорости, так что она прошибёт твой корабль насквозь.

   Мы прошли по размашистой палубе и опустились в "носок". Оглянувшись наверх, я увидел, как люк накатился по "спицам" и вжался, сложив под собою надстройку. Мы сели в глубокие кресла, и лодка опять показалась космической: я ожидал переборок, покатых стен, обилия трубок и вентилей по этим стенам. Здесь всё было не так: в салоне, где всё убирается в стены и архикомпактно, где до каждой важной панели можно достать не вставая, мне всё упорней казалось, что лодка взлетит вместе с домом и будет при нём разведкатером.

   Я не заметил как мы погрузились. Мы явно пошли очень быстро: любой поворот как вираж самолёта вжимал нас то в стенки то в палубу. В скудном, едва различимом свечении рядом со мной чуть белела красавица-доктор. Она приоткрыла один из контейнеров с красным крестом, оглядела мешочки с каким-то составом, и снова закрыла.

  -- Что это такое? - спросил я, и вдруг застеснялся.

  -- Он про "голубую кровь", Рин, - сказал кто-то из темноты.

  -- Перфторан, - назвала она, - Лучше бы нам без него обойтись...