Эксперимент

— Ты ведь хочешь спасти человечество, Фил?

— Да, хочу. И не ищи в моем желании тщеславия или гордыни. Это даже не желание, это — как призыв или приказ.

— Но какова же твоя программа?

— И ты еще будешь утверждать, что слушал меня, старина?

— Но то, что ты рассказал, не программа, ибо я слушал тебя внимательно. Это скорее похоже на школьное сочинение на тему «О чем я мечтаю». Я не осуждаю тебя, Фил. То, что с тобой сейчас происходит — наглядная иллюстрация к твоим «хочу» и «могу».

— А если я все-таки смогу? А я смогу! Я чувствую, что смогу, Зенон!

— Фил! Ты подошел к Опере со своими человеческими мерками. Поэтому ты не можешь обосновать, разделить, что там разумно, а что не разумно.

— За этим я и лечу туда. Чтобы обосновать, узнать.

— А как ты узнаешь? Допустим, ты откроешь эти тысячи дверей. И что ты там увидишь? Ведь мы — младенцы перед ними. Представь, на какой-то юной планете к тебе подошли бы существа из пещер, и ты бы стал им объяснять, как устроен твой «Матлот». Что бы они поняли?

— Ты не хочешь, чтобы я летел к ней? Ты считаешь, это свинство по отношению к Коре?

— Я считаю, что ничего стоящего ты оттуда не вывезешь. И разумнее было бы развернуться. И ловить на озере рыбу.

— Я буду на Опере! — резко оборвал его Филипп. — Буду! И увижу ее. И увижу ее мужа. И посмотрю, как это все делается!

— Успокойся, Фил. Я всего лишь сказал, что думаю, — миролюбиво проговорил Зенон. — А кстати, скажи пожалуйста, почему она оставила себя голубой, как ты считаешь? Ведь в твоей памяти она могла увидеть только белых женщин, или хотя бы смуглых. Почему она не побоялась оттолкнуть тебя своей голубизной?

— Не знаю, — хмуро ответил Филипп. — Не задумывался. Может быть, чтобы заинтриговать?

— Это красиво?

— Красиво. — Филиппу было стыдно за резкость, за срыв. — Прости, старина. Нервы, нетерпение. Я ведь обещал ей вернуться, она ждет.

— Да, голубой экран… — Зенон покивал и вдруг с совсем не няньковской интонацией в голосе, с расстановкой проговорил: — Послушай-ка, что я скажу, Фил. Выслушай и запомни. Людям никогда не подняться до уровня оперян. Никогда.

Филипп растерялся, смутился.

— А кому подняться?

— Нам. Роботам.

— Ты шутишь, старина!

— Это истина.

От няньки повеяло чем-то чужим, холодным, даже зловещим. Филипп словно впервые увидел своего универсуса — его высокую, тощую фигуру, искривленную шею, потемневшее лицо, аскетически проваленные щеки; увидел и как будто только что осознал, что перед ним не человек, а машина, хоть и подконтрольная, но все-таки таинственная в своем самостроительском рвении, а потому и опасная. Последние слова робота, а еще убедительнее слов его тон и вид и явились сейчас для Филиппа тем самым аргументом, который внес путаницу в его планы и требовал коренного пересмотра всего предприятия. Но он почувствовал необычную усталость, у него не было сил тут же обдумать, додумать или изменить что-то… До слуха донесся прежний привычный голос няньки:

— Ты устал, Фил. Тебе нужно отдохнуть.

— Да, устал. — Он тяжело поднялся и двинулся в спальню. И уже из-за шторы добавил — А твое мнение я проанализирую, проанализирую…

Он спал недолго, не более двух часов, и опять, как в ту последнюю ночь в домике у озера, проснулся резко, как от крика. Ослепительно сияла приближающаяся ФК 12-С 4874, «Матлот» шел верным курсом, все было в абсолютном порядке. Но голубого свечения на экране не было.

Х

Дублера Филипп нашел в его каюте: тот самозабвенно раскладывал пасьянс на десяти колодах; при виде возбужденного Первого вскочил, вытянулся.

— Идем в норме, командир!

— Быстро в кабину! Всеобщая готовность А!

На корабле зашевелились, задвигались, атмосфера беспечности, досуга мигом растаяла, роботы спешно заняли рабочие места.

Устроившись в кресле у пульта управления, Филипп почувствовал себя увереннее; сейчас важнее всего было взять себя в руки, не допустить промашки, оплошности какой-нибудь, голова должна быть холодной, несмотря ни на что, ход мыслей — ясным: ведь он — командир, ас, «супербродяга», он побывал в таких передрягах, которые уже стали чуть ли не легендами. Так что — спокойствие и внимание. И это — в командирском кресле — сразу как будто стало получаться.

— Когда произошло? — Он указал на внутриконтрольный экран.

— Час назад, — ответил дублер.

— Погасло и всё?

— Погасло и всё.

— Как вы объясняете?

— Простите, командир, но объяснять такие вещи — не моя компетенция. — Он подчеркнул слова «такие»; белое пластиковое лицо его слегка порозовело. — Я и в самом деле не могу объяснить, командир.

— Может быть, поломка?.. Или опять кто-нибудь из киберов что-то натворил?

— Исключено.

Филипп покосился на дублера — тот был невозмутим. Филиппу уже мерещился бунт роботов: они стали очень чувствительными, они все, — Зенон, Бонтон, уникум, фельдшер — все сговорились против него, они устроили поломку, они хотят увести его от Оперы, у них есть что-то свое на уме… «Спокойнее! — приказывал себе Филипп. — Спокойнее и внимательнее. Ты — командир, ты — Хозяин!»

— Произошло ЧП, а вы блаженненько раскладываете свой дурацкий пасьянс!