Но Лилит не была уверена на счет Левиафана. Что конкретно он испытывал к ней – для нее это была тайна века. Любовь? Страсть? Ненависть? Интерес? Веселье? Или может все сразу, как и у нее? Левиафан был для нее самой настоящей загадкой, которая не имела отгадки, а сам он никогда не сознается в правильности ответа. А стоит ли вообще думать о таких вещах? Ведь в результате, можно такого себе понадумать, неправду, например, а потом очень сильно разочароваться, узнав каким-нибудь чудом истину. Лилит решила не думать; страсть – так страсть, любовь – так любовь. Важно только то, что они вместе, их не однородные отношения держатся на чем-то.
– Как получается, что ты можешь так быстро двигаться? – спросила она, неожиданно осознав, что ее давно интересует этот вопрос, но не было подходящего времени спросить его.
Левиафан, оторвавшись от своего отражения, сразу же оказался в постели.
– Я не знаю, Лилит! – озадаченно посмотрел он на нее. – Но у меня есть одна догадка. Я думал, что клетки в моем организме имеют структуру, совершенно не схожую со структурой клетки человеческого организма. Они просто не могут уставать. Вообще, такое умение меня вполне устраивает!
– Надо думать! – воскликнула Лилит. – Мне бы тоже понравилось носиться по всему свету и не задыхаться при этом через каждые два метра.
Левиафан скосил на нее глаза, и улыбнулся так, как будто заметил, как у него пытаются украсть булавку.
– Какой прозрачный намек! – выдохнул он.
– Это не намек, это просто желание. Прекрати переводить все на себя. Если я спрашиваю что-то о твоей вампирской сущности, это вовсе не значит, что я хочу стать такой же! – недовольно пробормотала Лилит.
Левиафан потянулся и приобнял ее, уставившись в потолок.
– Да, милая, я знаю! – притворился он, будто верит ей.
Лилит подпрыгнула и села на колени.
– Ты всегда был такой занозной гадюкой? – нахмурившись, спросила она.
Левиафан перевел на нее глаза и улыбнулся. Пальцы пробежали по ее колену, а вслед за ними и глаза.
– Да! Практически. Где-то лет двести назад, у меня была сильнейшая депрессия. На какое-то время я перестал вести себя так плохо. Меня впитала утопия, я не ел, не убивал и не издевался. Существовал, как амеба, изредка выдвигая свои ложноножки, чтобы доползти куда-нибудь. А глаза видеть ничего не хотели, постоянно закрывались. В тот момент я даже хотел, чтобы кто-нибудь сжег меня, ибо сам себе я не смог бы причинить какой-либо вред. Потому что, как бы плохо морально мне не было, себя я не переставал любить. Знаешь, своеобразный переходный возраст, который надо было просто пережить, что я, собственно, и сделал. Я тогда был, по-моему, как раз во Франции. Вокруг меня шуршали пышные юбки, красивейшие женщины, элегантные мужчины в париках и на каблука, с перьями на шляпах. Но мне так все это было безразлично и к тому же еще и ненавистно, что мне даже убивать их не хотелось, и им тоже было наплевать на меня. Я как будто лежал в центре Парижа, а все ходили вокруг, и по мне тоже, и совсем не слышали, как сильно я кричал. Наверное, тогда-то я и понял, что такое люди.
– Да, сложно представить тебя в депрессии…И ты окончательно решил стать жестоким и бессердечным? – дополнила Лилит.
– А почему ты так удивляешься этому, милая? Я всего лишь подыгрываю обществу, не более того! А знаешь ли, какое сильное влияние имеет социум на человека? Я почти пятьсот лет наблюдают за стойкими изменениями ценностей и идей общества, и, естественно, меняюсь вместе с ними. Люди сами стали жестче и агрессивнее, добрый и мягкий человек не выживет среди зла. Поэтому, без малейших угрызений совести, я иду нога в ногу с обществом. Отличаться в наше время это, конечно же, круто, но очень чревато последствиями. Злость не пропустит доброту, или что-либо другое. Достаточно посмотреть, что происходит с мягким, добросердечным и порядочным человеком в коллективе. Его, просто не переставая, мешают с грязью и затаптывают туда, не обращая внимания на то, что он едва дышит, потому что даже рот его уже набит этой грязью и не только рот, а даже дыхательные пути. Ну и вот, я никак не хотел оказаться на месте этой бедолаги. Я и так, сам по себе, очень черствый и жестокий, ну а когда тут такое дело, общество все наглеет и все больше сходит с ума, да разве ж я могу остаться в стороне? – улыбнулся он.
Лилит копошилась у него в волосах.