Экспедиция в рай

– Желаете портрет с натуры? И это умеем-с. Вас будем рисовать или кого-нибудь другого? Могу пастелью, углем, французской тушью. Могу в красках, но это дороже…

– Можно тушью, это не принципиально. Видите ли, заказ у меня будет не совсем обычный. Вы сможете нарисовать портрет по описанию?

– Как вы изволили сказать? По описанию?

– Ну да. Один человек вам будет описывать внешность другого человека, а вы с его слов попытаетесь написать портрет. Сможете?

– Вы знаете, я никогда не пробовал… А с другой стороны, почему нет? Только тушью будет неудобно – много бумаги изведу. Тут надобно карандашом. Тысяча марок!

– Эка вы хватанули! Двести.

– Да как вы смеете! Я выпускник столичного училища технического рисования! Я писал портреты лиц второго класса! А вы… Пятьсот и ни пенни меньше!

– Триста, или я ищу другого художника.

– Черт с вами, грабьте!

Цейзиг выслушал Михельсона и Тараканова, повертел в руках портрет и разразился бранью:

– Шерлоки Холмсы, мать вашу! Почему вы его сразу не взяли?

– Так ведь никаких улик против него нет, – стал оправдывался сыскной чиновник.

– Улик нет! Арвид с ними бы поработал, и улики вмиг бы нашлись!

Осип Григорьевич пришел на выручку товарищу:

– Когда я сообразил, что к краже с товарки причастен Наумов, его уже в городе не было. Три дня назад он съехал из квартиры, не сказав хозяйке, куда.

Начальник КриПо аж застонал:

– Ведь в руках, в руках у меня был! Правильно Пересильд говорил, не надо было вас выпускать. А теперь придется за ним бегать.

– Если бы вы меня не выпустили, я бы не съездил на Товарную станцию и не догадался бы про Наумова.

– Да пошел ты… Лекок! Ладно… Что делать предлагаете?

Тараканов насупился, но ответил:

– Надо ехать в Печоры, у него там дядька мызу имеет. Сдается мне – он у него.

– Это почему тебе так сдается?

– Он мне сам рассказывал, что испытывает к дядьке сыновьи чувства. Да и проверил я кое-что. Наумов закончил городское училище. Я сходил туда и побеседовал с его преподавателями. Они его прекрасно помнят. Так вот, в школе он был изгоем, знаете ли, эдаким предметом насмешек. Рос он без отца, был болезненным, хлипким, одет всегда как оборванец, вечно грязный, с немытой головой. Его часто били. Все это продолжалось до тех пор, пока в школу не заявился его дядя. Он разом разобрался со всеми обидчиками, да так, что после его визита Сашку никто не трогал. Да и сам Наумов сразу изменился – стал заниматься гимнастикой, следить за собой, одежонка у него появилась. В общем, дядя для него большой авторитет.

Цейзиг встал и стал ходить по кабинету.

– Чтобы доехать до Печор третьим классом, на двоих надо около тысячи. В два конца – две, еще тысячу – командировочных. В принципе, деньги небольшие.

Михельсон тихо кашлянул:

– Кхм. И еще триста – художнику.

– А вот это нет! Почему казна должна платить за вашу самодеятельность? Вот раскроете дело, Грунс вам расходы и возместит.

Михельсон хмыкнул:

– Я этого Грунса двадцать лет знаю, и все двадцать лет он в одном и том же костюме ходит. У него жена недавно от истощения в больнице лечилась, как же, отблагодарит он!

– Ну не он, так от начальства что-нибудь получите. Все, хватит канючить! Собирайтесь, завтра на курьерском поедете, в пять двадцать. В третьем классе! Авось ехать недолго, не помрете.

Глава 7

В Печоры приехали только в пять вечера – долго ждали в Тапсе пересадку.

Они вышли на дебаркадер и спустились по лестнице на привокзальную площадь. Прибывшие пассажиры живенько расхватали всех извозчиков, и на площади осталась только одна «линейка». Она имела такой затрапезный вид, что поначалу нарвские сыщики нанять ее не решились.

– Добрый вечер! – обратился Михельсон по-эстонски к проходившей мимо бабе. – Не подскажете, как пройти в криминальную полицию?

– Чего, милай? Ты по-русски говори, а то я тя не пойму.

– Как нам до сыскной добраться, мать? – спросил Тараканов на родном языке.

– В сыскную? Так она отседа далече. Коли деньги есть, возьмите лучше извозчика.

Пришлось идти к полуразвалившейся повозке.

– Дорого ли до сыскной возьмешь? – Осип Григорьевич с недоверием разглядывал запряженную в «линейку» лошадь.

– Тридцать марок положите, так сговоримся.

– А «одр» твой довезет нас? Не подохнет на полдороге?

– Довезет! Вы, барин, не смотрите, что у него вид такой, это не конь – зверюга, домчимся в пять минут!

Сыщики сели на узкую скамейку, «ванька» взмахнул веревочным кнутом, лошадка напрягла все свои силы, «линейка» скрипнула, вздрогнула и медленно покатилась. Возница взмахнул кнутом еще раз, и лошадь попыталась изобразить рысь.

Через полчаса повозка остановилась у дома 27 по Псковской улице. Михельсон расплатился, и они зашли в одноэтажный деревянный домик, у дверей которого висела табличка «Petseri kriminaalpolitsei»[19].

Справа от входа за деревянной конторкой сидел дежурный и пил чай. Он окинул вошедших безразличным взглядом и спросил по-русски, жутко коверкая слова:

– Чефо натопна?

– Нам бы господина начальника повидать, – ответил ему по-эстонски Михельсон.

Дежурный оживился и даже встал:

– А вы кто будете?