Экспедиция в рай

Наконец пассажиры задвигались, стали застегивать пальто и натягивать шапки. Поезд остановился. Спрыгнув на перрон, Тараканов взял у Насти спящего Ваньку и резко обернулся, боясь потерять из виду Кунцевича. Прямо перед ним стоял молодой солдат.

– Эй, чухна, осторожней! Онко синула тупакка?[8]

– Ta ei suitseta[9], – ответила солдату выпрыгнувшая из вагона Настя

– Чего?

Тараканов пришел в себя.

– Неет тапак.

– У чухны и нет табака? А если найду?

– Платицын! – кто-то зычно позвал солдата. Тот смерил Тараканова презрительным взглядом и побежал на зов.

Ванька проснулся и заплакал.

– Ты откуда финский знаешь? – спросил Тараканов супругу, когда они быстрым шагом догоняли чету Кунцевичей.

– Не знаю я финский. Я ему по-эстонски ответила. Пока батюшка был жив, я все гимназические вакации в поместье у дяди проводила, в Оденпе под Дерптом. Там язык и выучила. А эстонский с финским похожи, как русский с малорусским, солдату не разобрать.

– А ты у меня, мать, полиглотка!

Кругом лежал снег. Шли гуськом, по узенькой стежке. Через полчаса они оказались у какого-то хутора. Кунцевич постучал в дверь, и их впустили в избу.

В комнате потрескивала печь, какая-то неряшливо одетая женщина, шаркая ногами, принесла им дымящиеся чашки кофе и дала Ваньке петушка на палочке. Горячая жидкость, обжигая язык и губы, наполняла замерзшее тело силой. Взрослые сидели, почти не разговаривая, до темноты. Все находились в нервном напряжении. Один Ванька был бодр и весел. Он слазил на печку, поиграл с хозяйской кошкой, задал отцу и матери тысячу разных вопросов и вдруг нахмурился:

– Папа, а трамвай мы не забыли?

– Взяли, взяли.

– Дай, я поиграю.

Тараканов принялся развязывать узел сидора. В это время в комнату вошел какой-то мужчина, по виду – типичный финский крестьянин. Он по-фински поздоровался с хозяйкой, а потом на ломаном русском обратился к беглецам:

– Лошадь готов, милости просим.

Чухонец достал из карманов два револьвера и передал их Кунцевичу и Тараканову.

– Сольдат идет, не стреляй, меня подожди, я стреляй – ты стреляй, я не стреляй – ты тоже не стреляй. Поняль?

Бывшие сыщики дружно закивали головами.

Проводник вывел их через заднюю дверь во двор, окруженный высоким забором. Посреди двора стояла лошадь, запряженная в низкие сани, заваленные сеном. Проводник сел за кучера, хозяйка открыла дверь, сани дернулись и заскользили в зимней тьме. Дорогая шла через сосновый лес. Колючий, морозный воздух резал глаза, а в лицо временами били охапки снега, летящие из-под копыт лошади. Тараканов испытывал восхитительное чувство полета.

Мчались минут двадцать. Вдруг лошадь круто повернула вправо, проехала саженей тридцать и резко остановилась.

Возница бесшумно соскользнул со своего места, подошел к голове лошади и стал мягко ее поглаживать. Тараканов услышал вдалеке голоса. По дороге двигались люди. Осип Григорьевич одной рукой закрыл Ваньке рот, а другой до боли сжал рукоятку револьвера: «Господи, помилуй, не дай взять греха на душу».

Размеренный скрип снега под ногами приблизился и стал стихать: патруль прошел развилку.

Около 20 минут сидели неподвижно. Затем возница повернул лошадь, вывел ее на главную дорогу, уселся в сани, и они снова помчались с бешеной скоростью.

Наконец лошадь остановилась.

– Вилаз! – скомандовал проводник.

Неожиданно рядом с ним появился другой финн – словно из-под земли вырос.

– Один верст прямо идем, – сказал он, развернулся и стал удаляться в лесную чащу. Тараканов отдал Насте мешок, взял укутанного в шаль Ваньку на руки и пошел за ним. Остальные двинулись следом.

Становилось светлее. Идти было тяжело, ноги утопали в глубоком снегу, хотя Тараканов и старался ступать по протоптанной проводником дорожке.

Они пересекли просеку и снова вошли в чащу. Чухонец остановился и сказал:

– Можно Богу молиться, ми пришель, Финландия…

Эпилог

Финляндия поражала уже забытыми чистотой и опрятностью. Чистыми и опрятными были и везший их в Териоки вагон, и форма сопровождавших их финских солдат, и буфеты на многочисленных станциях. А в этих буфетах и пристанционных магазинчиках продавались продукты! Без очередей, без карточек и по довоенным ценам! Выменяв у пограничного офицера за один империал 30 марок (как потом оказалось, на четверть меньше официального курса), Тараканов купил три огромных булки белого хлеба, по полкилограмма масла и сыра, килограмм колбасы, большую плитку шоколада. Все это они с женой и сыном умяли мгновенно. Продукты были так вкусны, что есть хотелось еще и еще. Но надо было поостеречься – отвыкший от калорийной пищи организм уже начинал протестовать.