Экспедиция в один конец

Нет… Это не оружие, так, на всякий случай… Миниатюрная, тоненькая рукоять, полностью утопающая в ладони, идиотские "усы", неудобно загнутые в разные стороны, — не клинок, а карандаш… Бижутерия.

Оружие истинных арийцев представилось куда более практичным: широкое кинжальное лезвие с готической надписью "Моя честь — залог моей верности", кованное из отборной стали, обладало остротой бритвы и тяжестью секача; рукоять из той же слоновой кости, украшенная серебряной медалькой с эсэсовскими молниями–лигами" и распластанным орлом со свастикой, буквально сливалась с рукой, а выгнутые дугами нижние и верхние упоры исключали соскальзывание пальцев при любом ударе.

Сия зловещая вещица, которой можно было снести и голову с плеч противника, представилась Сенчуку вполне подходящей для поставленной перед ним задачи.

Он сунул кинжал в замшевую полость костяных ножен с серебряной цепью–подвязкой, чье литье отражало символы черной гвардии: черепа с костями и те же, что и на рукояти, сдвоенные "сиги", и подумал, что ритуальное оружие германских опричников, перешедшее в категорию музейных раритетов, напротив, впервые сможет исполнить свое прямое практическое предназначение…

Два дня он посвятил наблюдению за квартирой капитана.,

Старик, недавно похоронивший жену, жил с дочерью, зятем и двумя внуками в старом питерском доме на Невском.

Каждое утро он спускался к стоящему у подъезда старому дизельному "Мерседесу" и долго копался в машине — единственной, как уяснил Сенчук, его сегодняшней отраде в вынужденном сухопутном бездействии.

К полудню капитан уезжал в порт и до вечера пребывал на "Скрябине", контролируя судоремонтные работы.

С наступлением сумерек Сенчук навестил магазин, находившийся поблизости от дома капитана, купил мороженую горбушу, пучок зеленого лука и бутылку водки, совершенно точно рассчитав, что рыбий хвост и нитратная зелень, выпирающие из пакета, придадут ему вид мирного обывателя и, случись потом милицейское расследование, вряд ли в умах свидетелей запечатлеется образ пожилого мужчины с надвинутой на лоб шляпой, бросающей тень на лицо, несущего продукты питания должные, впрочем, сгодиться для ужина, равно как и водка, которой он намеревался отметить в случае удачи свой отъезд в Москву.

Пройдя в подъезд, он столкнулся с двумя вышедшими из лифта дамами в каракуле, оставившими после себя явственный запах нафталина.

Дамы, увлеченные беседой, внимания на Сенчука не обратили.

В лифте, надев перчатки, он выдернул из пазов пластиковый потолочный плафон и коротким щелчком медного пальца разбил лампочку, после чего на ощупь вставил плафон на место. Это был грамотный ход: жертва, вышедшая из кромешной тьмы в освещенную зону, непременно должна была на секунду–другую поневоле ослепнуть и утратить надлежащие реакции.

Он поднялся на этаж, расположенный ниже необходимого ему, очутившись в широком коридоре, вдоль которого тянулись оклеенные дерматином стальные новомодные двери.

Тусклый свет лежал на каменном полу и, постепенно сгущаясь, переходил в пелену мрака под высоким потолком. В конце коридора виднелась лестница, которая круто заворачивала и терялась в темноте. Такая же лестница, тонувшая в буром, пропахшем кислятиной полумраке, располагалась и неподалеку от выхода из лифта.

Он поднялся по ней на этаж выше, выйдя на площадку перед трубой мусоропровода, и встал около узкого высокого оконца, в котором виднелся двор с припаркованными машинами.

Затем подошел к двери капитанской квартиры, прислушался.

Донеслись невнятные детские голоса, затем один из малышей захныкал, раздался раздраженный женский окрик и ровный мужской голос — видимо, увещевающий домочадцев.

Там, за дверью, находились человеческие существа, которых его враг–капитан собрал вокруг себя, которым дал жизнь, приют, пищу, чтобы защитить себя от остальных людей. Да, так.

Он вернулся к окну и около часа стоял, незряче глядя на чернеющее пространство, обнесенное стенами старых домов, озаряемое редкими всполохами фар въезжающих во двор машин, ни о чем не думая, готовый в случае появления в коридоре людей шагнуть в темноту за трубой мусоропровода, куда поставил пакет со снедью.

Город заволакивала мгла осенней непогоды, огни в квартирах мерцали уныло, как свечи в ночной церкви у гроба покойника, и лишь на карнизе соседнего дома ровным синим светом сияло название производителя западной электроники.

На данном месте, как вспомнил Сенчук, некогда красовался плакат: "Набирайся сил у груди матери, ума — у Коммунистической партии!"

— И то и другое — поздно, — шепнул он.

"Мерседес" возник словно бы ниоткуда, Сенчук отчего‑то пропустил момент, когда машина появилась во дворе, и, ругнув себя невнятно, под нос, за оплошность, вызванную ступором нудного ожидания, достал немецкий клинок, зеркально, как бок подсеченной из глубины сельди, блеснувший в смрадной мгле подъезда.

"Эта штука решит все дело одним росчерком, — подумал отстраненно. — И старичку не мучиться… Чего это я о нем‑то? Хотя… Убийца должен быть человеком гуманным".