Экспедиция в один конец

После визита в офис Забелин отправился в социальный госпиталь, где знакомая медсестра помогла ему бесплатно пройти томографию позвоночника.

Два часа ему пришлось недвижно пролежать на спине в жуткой, узкой, как гроб, трубе, тараща глаза и скрипя зубами от боли в крестце, — поза, в которой надлежало провести процедуру, была для него самой что ни на есть мучительной. Диагноз был неутешающим: три грыжи, выпроставшиеся в разные стороны. Вывод был однозначен: необходима сложная операция. Когда Забелина ознакомили с предварительным счетом за операцию, он снова поневоле заскрипел зубами: сумма вырисовывалась столь значительной, что перекрывала весь его заработок за предстоящее плавание.

— Думайте, — подытожил врач. — Операция рискованная, будете делать ее в социальной клинике — останетесь инвалидом. Здесь нужен классный специалист. А цены на таких специалистов в этой стране…

Забелин лишь угрюмо кивнул.

Вечером он помогал ремонтировать машину приятелю Боре, жившему в соседнем квартале. Боря, как и он, трудился в "Лимузин–сервисе", и им было о чем поговорить.

— Штрафы меня в этом Нью–Йорке уже достают, — сетовал Боря, склонив лобастую облысевшую голову над двигателем и вывинчивая из его чрева свечу, облепленную густой масленой чернотой. — Вчера за смену два тикета сорвал, как волчьи ягоды с куста! Тормознулся в Бронксе на минутку всего, в бакалею за водичкой сбегать, прихожу — под щеткой бумага. Поехал на станцию к Эдику, он мне справку для судьи накатал, что у меня вроде как аккумулятор сдох и меня на траке тянули… А уже ночью еду в районе Сити–Холл, в сортир приспичило так, что аж зубы о зубы крошу! А банку из‑под огурцов, рабочую, разбил… Ну, паркуюсь под мостом, вокруг никого, тишина, начинаю облегчаться, и вдруг шорох какой‑то за спиной. Оборачиваюсь — вот он, родной! Мент! И пишет чего‑то, фонариком подсвечивая. Я–в горячие оправдания, а он мне — небрежно так — по плечу ладошкой — мол, продолжай, продолжай, не стесняйся. И — бац в оконцовочке тикет на сто долларов! Я говорю: за что? А он: соли вашей мочи разрушают Бруклинский мост, до свидания. Сука, да? Я–к Нинке, она уролог, накатала мне справку про недержание мочи, как думаешь, пройдет в суде?

— Отвечу тебе уклончиво: хрен его знает, — пожал плечами Забелин. — А менты тут как роботы, диспуты в их обязанности не входят.

— Никаких эмоций! — с горестью согласился Борис. — Вот наши… с юмором, да? Остановит меня родимый гаишник, я ему: какой русский не любит быстрой езды? Он: ваши права! Я: какие у еврея права? Похохотали и разошлись. Я помню, первый раз за руль сел еще на "Волге" старой, и из правого ряда на светофоре развернулся поперек движения. И — точно к постовому подрулил — бампером к сапогу. Выскочил, дрожу от страха, но брякаю ему возмущенно, как хорек затравленный: "У машины же радиус!" Он аж присел от смеха!

— Контакты у тебя в реле стартера, по–моему, залипают, — откликнулся Забелин.

— И чего делать?

— Молоток есть? Постучим, может, стрясем окись…

Боря, достав из кармана телефон, принялся набирать свой домашний номер.

— Петя, сыночек? Это папа… Я тут через блок, у прачечной… С подполковником морским–заморским нашего кормильца в чувство приводим… Молоточек поднеси, ага? — Обернулся к Забелину. — Как насчет пивка?

Они едва успели раскупорить банки, как рядом возникла полицейская машина. Выйдя из нее, стражи порядка, поправляя под лощеными черными куртками ремни, отягощенные правоохранительной аппаратурой, двинулись к ним.

Один из полицейских развернул на ходу блокнот со штрафными квитанциями.

— В чем дело? — испуганно проговорил Боря, уставившись на приближающиеся позолоченные кокарды.

— Пиво? — вопросил полицейский голосом, требующим повиновения.

— Д–да…

— Пить пиво на улице запрещено, — сообщил страж порядка, поправляя аккуратный узел черного узкого галстука.

— Так пиво же в пакете… Если банка прикрыта, то можно…

— Согласно новому постановлению — уже нет!

— Мы не знали… — забормотал Борис. — Приносим дикие извинения…

Забелин стесненно кашлянул, узрев, как по тротуару, держа в руке молоток, шагает Борин сыночек Петя в драных джинсах и в жокейской кепке с козырьком, повернутым на затылок,, За Петей, сверля его спину настороженными взорами, следовали двое полицейских, видимо, заинтересованных, с какой целью и куда шагает по вечерней улице неблагополучного района человек с молотком.

— Все не слава богу! — обернувшись на своего приближающегося отпрыска, прокомментировал Боря.

Полицейские, сопровождавшие Петю, явно напряглись, уяснив, что объект их внимания направляется к стоящему с открытым капотом "Кадиллаку", возле которого остановилась патрульная машина.

Петя, в чьих ушах гремела музыка из карманного плеера, укрепленного на брючном ремне с застежкой–черепом, равнодушно глядя на полицейских, вручил папе молоток, озаботив таким поступком уже всю правоохранительную рать.

— В чем дело? — кивнув на молоток и настороженно отодвинувшись от Бориса, вопросил долговязый сержант, блюститель алкогольного уличного воздержания.

— Мы ремонтируем машину, — последовал честный ответ Забелина.