Экспедиция в один конец

А Сенчук невозмутимо гнул под эту арию свою линию: дескать, не кажется ли офицеру странным то обстоятельство, что вся команда гуляет на береге и лишь один этот тип в каюте заперт? Кажется? Ну так о чем говорить еще? О том, что способен натворить сбежавший сумасшедший?

Офицер, опасливо покосившись в сторону рубки, аргументы Сенчука признал резонными. И был ихтиолог обменян на качественный советский алкоголь, жестоко Сенчуком бит, лишен брючного ремня, острых и колющих предметов и заперт на прочные запоры.

Однако то ли подвыпили пограничники, да и ляпнули кому не надо об инциденте, то ли посторонний зоркий глаз наблюдал за перипетиями побега и возврата пленника, но на следующий день на "Скрябине" появились официальные лица, требующие беседы с соискателем убежища и утверждавшие, что пограничники в силу, мол, языкового барьера чего‑то там недопоняли…

Завертелась новая карусель.

Однако, несмотря на арест корабля и угрозы, не дрогнул Сенчук, не отдал американцам ихтиолога, а провел с ним разъяснительную работу, описал все нюансы будущего его родственников и друзей, и от убежища тот официально отказался, сославшись на помрачение рассудка, произошедшего вследствие изобилия ложных научных идей.

Довез Сенчук предателя дородного берега и сдал в надежные руки сослуживцев, получив буквально через час новенькие погоны подполковника, стоившие ему столько потраченных нервов, сколько и за всю предыдущую службу им не было израсходовано. А неделю спустя начальник Сенчука на полном серьезе поведал ему, что ученый беглец, оказывается, и впрямь оказался немного того, что выяснилось в психушке, куда тот был препровожден подъехавшей к причалу медицинской машиной.

Чекистская удача капризна, но в следующем плавании, во французском порту, вновь появилась у Сенчука возможность отличиться: один из морячков, с кем он сидел в кабаре, попивая винцо, признал в стоящем у стойки бара человеке своего прошлого сослуживца, год назад не вернувшегося из увольнения на корабль.

И возник тогда в хмельной голове Сенчука окрыляющий план: захватить изменника, притащить на корабль и передать советскому правосудию, получив за это, естественно, полагающееся поощрение.

С изменником без особенного труда был установлен контакт, выразившийся в распитии немереного количества алкоголя, затем, вдосталь наслушавшись антисоветских речей и послушно речам поддакивая, вышел Сенчук на улицу, подмигнул доверенному матросику — и нанес предателю Отчизны страшный удар по голове бутылкой; далее утратившую сознание жертву патриоты подхватили под локотки и чинно–благородно, как неумеренно выпившего сослуживца, препроводили на борт.

План реализовался блестяще, единственное — похищенный едва не скончался от тяжелого сотрясения мозга, однако по возвращении домой торжествующему Сенчуку всыпали по первое число, ибо, как выяснилось, спрыгивал морячок с корабля по заданию партии и правительства, а его насильственный привод разрушил какую‑то затейливую комбинацию политической разведки.

К тому же контуженный тяжелой бутылкой разведчик, отлежавшись в госпитале, был признан инвалидом, и начальство, подобно дракону, изрыгало на подполковника столь пламенные эмоции, что решил Сенчук, покуда утихнут страсти, срочно взять отпуск, поехав в тихий провинциальный городок, где некогда появился на свет и где ныне обитал его племянник, работавший в местной милиции участковым инспектором.

Отпуск протекал в ежедневных попойках с друзьями детства, сослуживцами племянника, в поездках на рыбалку и на охоту, также отмеченных неутомимыми возлияниями — день проходил за днем, пьянки сменялись опохмелками, и, когда Сенчук вознамерился убыть обратно, дабы не утонуть в океане самогона и водки, случилось непредвиденное: в старом монастыре, располагавшемся неподалеку, нашли клад.

Он только уселся за стол со своим милицейским родственничком — сутулым туповатым детиной, кто, разливая по чайным чашкам "Жигулевское" из запотевшей бутылки, умудренно комментировал:

— Водка без пива — деньги на ветер!

Тут в избу вошел сосед — завхоз детской музыкальной школы, располагавшейся на территории бывшего монастыря, чьи внутренние строения также использовались волей коммунистических властей под склады сельскохозяйственной техники, ремонтные мастерские и учебные классы техникума.

Завхоз — суетливый тщедушный старикан, одетый в затрапезный пиджачок, байковую рубашечку, застегнутую под ворот, и в кирзачи, смазанные печной сажей, — сразу же с порога понес некую, как поначалу представилось Сенчуку, ахинею об обнаруженном им в монастыре сундуке с золотом.

Из дальнейших пояснений старикана выяснилось, что в подведомственной ему каптерке, где хранились всякие бубны, барабаны и трубы, прогнил пол, устланный в незапамятные века, и сегодняшним вечером надумал завхоз несколько ветхих досок сменить, а заодно и проверить состояние скрытых под ними балок. Орудуя ломом, раскурочил гнилой настил, а под ним узрел некое подобие погреба, в углу которого стоял заржавленный металлический сундук.