Экспедиция в любовь

Лидию Эдуардовну очень заинтересовала семья Маши, и она подробно расспрашивала девушку о ее родителях. Маше почему-то показалось, что услышанное не слишком удовлетворило ее — по совершенно непонятной причине. Впрочем, об этом она долго не размышляла, ей вполне достаточно было любви самого Вадима, чтобы еще заботиться о впечатлениях его матери.

Летом Маша отправилась в учебный лагерь вместе со всеми первокурсниками, а Вадим уехал на преддипломную практику под Архангельск. Эта длительная разлука стала для Маши настоящим горем, утешить которое на время могли лишь полные признаний в любви письма Вадима. Зато какой была встреча!

С сентября все снова пошло по-прежнему. Маша тихонько мечтала о том, что, когда Вадим окончит институт, они поженятся. Первым ребенком у них будет мальчик, светленький, голубоглазый… С Вадимом она об этом не заговаривала, считая, что все и так само собой разумеется.

Почти незаметно подошел к концу и этот учебный год, полный событий: были и лекции, и сессии, и февральский грипп, и лыжная база, и майские пикники на большом озере неподалеку от города — и, конечно, Вадим. Правда, в апреле у него стало гораздо меньше времени для встреч с Машей — нужно было вплотную заниматься дипломной работой.

Сначала она видела его раз в два дня, потом — в три. А потом наступил момент, когда он пропал на целую неделю, позвонив за это время всего два раза. Маша не понимала, что происходит. Ну хорошо, он занят, у него на носу защита диплома, но позвонить-то вечером хотя бы раз в день он ведь может, это не требует много времени.

При встрече она спросила об этом Вадима. Тот, отводя глаза в сторону, ответил что-то маловразумительное про усталость, запарку и все такое в этом роде. На следующей неделе повторилось то же самое. Маша, не выдержав, после долгих сомнений позвонила ему сама.

Трубку сняла Лидия Эдуардовна.

— Да? — послышался ее ледяной голос. — Кто? Ах, Маша… Вадик очень устал и уже спит. Вы, Маша, должны понимать, что сейчас ему необходимо заниматься только учебой. Да, я непременно передам ему, что вы звонили.

На следующий день в дверь Машиной комнаты постучал отчим:

— Вот, дочка, тебе письмо. Странное какое-то — лежало в почтовом ящике, а штемпеля никакого нет. На, возьми.

Маша взяла письмо и прикрыла дверь. Почему-то ей совершенно не хотелось вскрывать этот обычный белый конверт с изображенной в углу фиалкой. Честно говоря, ей стало просто страшно, как будто конверт этот таил в себе какую-то опасность или ужасную весть. А если не вскрывать его, может, и обойдется…

Сделав решительное усилие, Маша надорвала край конверта и вытряхнула из него листок, исписанный лишь с одной стороны. «Маша, милая моя Машенька! Впрочем, я больше не имею права тебя так называть. Маша, хочу признаться тебе в том, что я — законченный подлец и совершенно тебя не стою. Мы не должны больше встречаться — это все, что я могу тебе сказать. Прощай. Я не надеюсь на то, что когда-нибудь ты простишь меня, да я этого и не заслуживаю. Вадим».

Маша прочитала это короткое письмо, не поняв в нем ни слова. Перечитала вновь. Смысл написанного до нее дошел, но верить в это она отказывалась. Она не понимала ничего, кроме того, что на нее обрушилось такое горе, которого она не испытывала никогда в жизни. Казалось, что она была оглушена сильным ударом.

Держа в руке белый листок, она вышла из своей комнаты, прошла по квартире, не понимая, зачем она это делает, посмотрела на отчима невидящим взглядом и вернулась к себе. Геннадий Егорович, видя, что с дочерью творится что-то неладное, побежал за ней.

— Маша, Машенька, что с тобой, дочка?

Маша молчала. В панике он бросился звонить матери, и, когда та тоже начала расспрашивать дочь о том, что с ней стряслось, молча протянула ей письмо.

С огромным трудом ее удалось хоть немного вывести из этого состояния. Родители позвонили хорошему другу семьи, доктору, который накачал девушку транквилизаторами, а потом объяснил родителям, что по-настоящему помочь в этом случае не может ничто, кроме времени.

Два дня Маша не говорила ни слова. Потом понемногу начала приходить в себя, но жила как сомнамбула — машинально ела, когда ее заставляли, односложно отвечала на вопросы, послушно, как ребенок, укладывалась спать, когда ей об этом напоминали. Словом, вела образ жизни зомби.

А через два дня, когда дома никого не было, она решительно сняла трубку и набрала номер Вадима. К телефону вновь подошла его мать.

— Лидия Эдуардовна, мне необходимо поговорить с Вадимом, — твердо произнесла Маша.

— В этом нет ни малейшего смысла, — безапелляционно отрезала та.

— А вот уж это совершенно не ваше дело! — вспылила, не сдержавшись, Маша.

На Лидию Эдуардовну это не произвело ни малейшего впечатления.

— Нет, милая моя, это именно мое дело. Мое, поскольку меня заботит судьба моего сына. Я в курсе того, что Вадик порвал с вами, и одобряю его решение. Мальчик заканчивает институт, ему нужно устраивать свою судьбу, а вы, милая моя, никак ему в этом помочь не в состоянии. Вместо помощи он получит обузу. И не звоните ему больше, он не будет с вами разговаривать.