— А повстречается шарик побольше и пострашней, назовем его попросту Люцифером, — съязвил я.
Но до Артура шутка не дошла. Он нечувствителен к шуткам. И, учитывая при размышлении все стороны, вывод он объявляет с такой односторонней категоричностью, словно ничего другого и быть не может. В этом отношении он превосходит даже Николая: тот увлекается, но не отстаивает своих заблуждений. А у Артура даже признание «Совсем не понимаю, что это такое» звучит как: «Дважды два — четыре, неужели вы такие невежды, что не знаете?». Впрочем, вскоре мы твердо установили, что в дзета-мире дважды два отнюдь не четыре, — и категоричности у Артура поубавилось. Случай с сомнительной расшифровкой сигналов радиала тоже оказал свое действие.
Жак не принимал участия в разговоре. Он сидел на диване, поджав под себя ноги, — тысячи раз мы трое пытались проделать то же самое, ни один не выдерживал больше минуты, а Жак клянется, что это самая удобная поза, — и только переводил большие, выпуклые, темные, очень добрые глаза с одного на другого. Я попросил его высказаться. Он горестно вздохнул, запустил обе руки в волосы и яростно встормошил кудри. Жак очень смешон, когда пытается что-либо связно изложить. Он с усилием промямлил:
— Конечно, все мы понимаем… Но с другой точки зрения… Просто не знаю, как подойти…
— Постарайся подойти членораздельной речью.
Он с укором посмотрел на меня. Ему не нравится, что я всегда посмеиваюсь. Обо мне говорят, что ради красного словца не пожалею ни матери, ни отца. А его, Жака, томят грустные мысли и гнетут печальные предчувствия. Мало-помалу в его речи проклюнулась мысль.
— Нефундаментальность геометрических координат, инвариантность физических полей… Важно, не спорю. Но вот этот дурачок… Вдруг и вправду живой? Напал, вы оборонялись, он погибает… Значит, нападение и защита? Свары? Ссоры? А если и войны? И нам вмешиваться в их распри? На чужом пиру да похмелье? Пожалуйста, не смейся, Полинг! Вопрос такой трудности… Голова пухнет!
Вопрос не казался мне таким уж трудным.
— Мы разведчики, а не воины, Жак. Лишь жестокая необходимость может заставить нас вмешаться в местные распри. Не уверен, повторяю, что мы были объектами осмысленного нападения. Нужно еще доказать, что Люцифер или радиал — нечто живое, а не нормальное в этом мире физическое явление.
Жака мой ответ удовлетворил, Артур задумался. Я спросил у него:
— Ты, кажется, не согласен?
— Я думаю о другом, Казимеж.
— О чем же?
— Мне кажется, этот мир устроен не по Аристотелю.
— Не по Аристотелю? Как это надо понимать?
Он ответил почти надменно:
— Не знаю. Сам не понимаю.
Уверен, что признание в непонимании он считал в тот момент вполне достаточным объяснением загадки!
Глава третья
В ЦАРСТВЕ СТАТИСТИЧЕСКОЙ ЛОГИКИ
Недоумения у нас, естественно, были. И поводов для удивления хватало. Но, оглядываясь сегодня назад, я понимаю, что у меня было и еще одно чувство: разочарование. Каждому еще на школьной скамье столько говорят, что основные физические свойства нашего мира определяются его восьмимерностью, а в мирах иных измерений физика неизбежно иная, что невольно ждешь от таких миров чего-то сногсшибательного, чего-то за гранью реально допустимого. Помню, как тому же нашему профессору Антонио Дирборн-Курдаб-оглы я на выпускном экзамене, где среди прочих мне выпал и вопрос о четырехмерном мире, прямо брякнул: «Это мир привидений!». И деловито разъяснил, что раз все тела имеют там геометрические размеры и движутся во времени, а масса и энергия свойства не фундаментальные, то они хоть и пространственны, но бестелесны, не могут воздействовать одно на другое, их нельзя увидеть, пощупать — в общем, нормальные призраки. И профессор одобрительно кивал головой, только добавил, что у меня одна, впрочем, простительная ошибка: он недавно провел обширный математический анализ знаменитых призраков древней литературы — тени отца Гамлета, тени пророка Самуила, вызванного из гроба какой-то волшебницей, Кентервильского привидения, некоей Пиковой дамы и еще с десятка других, менее знаменитых, — и точно установил, что все эти прославленные привидения имели высокий процент вещественности и могли существовать только в мире шести измерений. Таким образом, в четырехмерном мире нормальные привидения невозможны, этот мир сам гораздо призрачней любого призрака. «И я не уверен, что такой мир способен к реальному физическому существованию, хотя логически он непротиворечив и математически возможен, и во всех учебниках его реальность постулируется, так что со спокойной совестью ставлю вам пятерку по физике космоса и сопряженных миров». И профессор размашисто начертал свою фамилию в моем дипломе.