Экспедиция

В результате, они вытянули из тюка одеяло, положили на него Кристину и поволокли ее и все наши уцелевшие пожитки. А я помогала Игорю – он действительно пришел в себя довольно быстро. Идти-то, во всяком случае, чисто механически переставлять ноги, он мог, но куда мы идем, и что происходит, соображал плохо и все время жаловался, что его мутит. По-моему, это смахивало на сотрясение мозга. Я и сама соображала неважно потому, что все произошло слишком быстро, и просто тащилась, уходя все дальше от дороги, вслед за Геркой и Томасом. Томас сказал, что карта сгорела в машине, но что он примерно представляет себе, где мы находимся и куда нужно идти. Они взяли, несмотря на свою ношу, такой темп, что мы с Игорем еле успевали, он все время спотыкался и цеплялся за меня, и у меня тоже начали подгибаться ноги. Наконец, мы очутились в овраге – отсюда дорога была не видна, а когда спустились на самое дно, то оказались со стороны шоссе еще и защищены относительно крутым гребнем. Здесь, в овраге, кроме чахлого кустарника, практически ничего не росло, лишь там, где прошли оползни, верхний слой земли обнажился, открыв спутанные корни. По самому дну тек мутноватый ручеек.

– Может, тут и остановимся? – сказал Герка.

– На время – да, – ответил Томас. – Передохнем.

– А потом куда? – слабо спросил Игорь. Он уже понемногу приходил в себя.

– Это зависит от того, что с ней.

– Томас, – вмешалась я. – Ему тоже нельзя двигаться. По крайней мере, пару дней. У него, похоже, сотрясение.

– Отлично! – сказал Герка. – Просто великолепно!

– Никто же не виноват...

– Ладно, – говорит Томас, – все равно, пока не разберемся, что там у нее с ногой, дальше двигаться не сможем. А там будем решать. Погляди-ка (это уже мне) – вон в том мешке аптечка.

– Черт! – спохватился Герка. – А пакет этот дурацкий где?

– Во втором тюке. Надо бы его переложить понадежней.

– Может, вскроем заодно? – говорит он.

– Послушай, – ответил Томас, – если окажется, что с ними с обоими плохо, у нас будет полно времени. Двинуться-то мы отсюда никуда не сможем. Потом посмотрим.

Тут Кристина открыла глаза и начала стонать. Лучше бы она в себя не приходила, бедняга, потому что Томас как раз присел осмотреть ее ногу. Он стащил с нее брюки – их пришлось разрезать – и открыл миру ее острые коленки. Одна нога была, как положено, – нормальная худущая нога, а вот другая стремительно опухала. Томас осторожно ощупал ей щиколотку – пальцы у него были худые и сильные. Вообще – красивые руки...

Видимо, он дошел до места, потому что Кристина, которая до этого равномерно поскуливала, охнула и опять закатила глаза.

– Нормальный перелом, – сказал Томас. – Закрытый.

– Ну и чего делать? – говорю.

– Не знаю... в таких случаях, кажется, положено накладывать шины. Но, может, просто перебинтовать поплотнее.

В общем, ему удалось замотать Кристинину ногу бинтами, которые он нарезал из запасных рубашек и даже примотать к ноге какие-то палки. Даже если у меня были сомнения по поводу качества этой повязки, сама я лучше все равно сделать не смогла бы. После чего мы укутали Кристину всеми имеющимися в наличии теплыми вещами, вкатили ей антибиотик и обезболивающее, развели костер и нагрели воду – вернее, они сами все это сделали, а я только помогала таскать хворост, остро страдая от собственной своей бесполезности. Я не могла им помочь – ни в чем не могла, только под ногами путалась. Игорь тоже лежал, подсунув под голову один из тюков – помягче, выглядел он не так безнадежно, как Кристина, но жаловался, что у него кружится голова. Его напоили горячим, тоже всучили какую-то таблетку и велели спать. Тут только я сообразила, что все теплые вещи ушли на больных, а ночи были еще очень холодные, поганые ночи, да и сейчас уже было неуютно. Я подсела поближе к костру и при этом боялась, что на ночь они решат его загасить, потому что сидеть в темноте было и вправду гораздо безопаснее. Поступи они так, я бы не стала спорить – просто потому, что тогда бы мне пришлось делить с ними ответственность за принятое решение, а ответственность – поганая штука, и чувство вины, неизбежно наступающее в результате промахов, без которых не бывает, – тоже. Но они, посовещавшись, сошлись на том, что костер надо оставить. Хоть это и создает дополнительные проблемы, сказал Томас, потому что одному Богу известно, кто может забрести к нам на огонек.

* * *

Ночи всегда проходят тяжело. Они передвигают границу между жизнью и смертью в сторону смерти, которая сейчас и так стоит слишком близко. Днем человек занят обычными человеческими проблемами – как прокормиться, как обезопасить себя, – а ночью все это теряет свое значение – остается только огромное страшное небо и мысли, которые измученный мозг тщетно пытается отодвинуть в сторону или расцветить какими-то привязками к жизни – надеждой, желанием или даже страхом. Потому что страх – это тоже жизнь, так же как боль – это тоже жизнь, она тревожит, заставляет бороться, не дает уснуть...