...Кирзнер, один из помощников Кемпа, находившийся все эти месяцы «в резерве» и включенный в нынешнюю операцию впервые за шестнадцать месяцев после своего побега из рейха, посмотрел на часы, потом перевел взгляд на усталое лицо женщины, обернулся к молчаливому человеку, сидевшему возле двери с короткоствольным охотничьим ружьем на коленях, и сказал:
— Милая фройляйн, давайте отрепетируем все, что вам нужно будет сделать, когда мы отправим вас к любимому... К мистеру Полу Роумэну... Кстати, вы его любите? Действительно любите?
— Нет, — ответила Криста, потому что знала: никому нельзя признаваться в двух ипостасях человеческого состояния — в любви и ненависти; друзья и так все поймут, а враги умеют пользоваться этим знанием. «Дурочка, — подумала она, — как много нужно было потерять, прежде чем я смогла понять это; никто, ни один человек на земле не должен был знать, как я любила отца, тогда бы в гестапо на этом не играли, надо было казаться равнодушной — «Ох, уж эти дети, у них каменные сердца!»... А они знали правду... Верно говорят: знание — это путь в ад, по которому гонят тех, кто позволил себе открыться».
— Вы говорите правду?
— Абсолютную.
— Вы всего лишь добросовестно выполняли просьбу вашего руководителя?
— Нет. Я не очень-то жалую моего руководителя...
— Почему так?
— Я перестала ему верить.
— Вы сказали ему об этом?
— Каждый человек верит в ту соломинку, которую ему кидают... Особенно женщина...
— Тем не менее результаты вашей работы с мистером Роумэном были поразительны...
— Он хорош в постели.
Кирзнер неторопливо закурил, вновь внимательно взглянул на женщину, поняв, что она говорит неправду: ему было известно, что к Роумэну применяли особую степень допроса и это наложило отпечаток не только на его психику, но и на физическое состояние, — когда только намечалась
— Вы мне солгали, — заметил Кирзнер. — Зачем?
— Я сказала вам правду.
— Нет. — Кирзнер покачал головой. — У меня есть основание не верить вам.
— Почему?
— Потому что физические качества Роумэна — простите меня, бога ради, но мы с вами оба работаем в разведке, тут нельзя ничего утаивать друг от друга — далеки от того, чтобы увлечься им в постели. Для этого в Испании есть более интересные экземпляры мужского пола.
— Во-первых, мы
— А никак не обращайтесь. Обходились до сей поры, ну и продолжайте в этом же роде. Только хочу заметить, фройляйн, если вы по-прежнему будете лгать, разговора у нас не получится, а вы в нем заинтересованы куда больше, чем я.
— Вы меня сломали, мой господин. А когда человек сломан, его перестает интересовать что бы то ни было.
Кирзнер посмотрел на часы, потянулся с хрустом и, закурив, заметил:
— В таком случае через двадцать две минуты Роумэна шлепнут. Хотите кофе? Вы же устали, бедняжка.
— Я действительно очень устала, — ответила Криста, чуть поправив волосы, — но я бы выпила виски, это меня взбодрит лучше, чем кофе.
— Пепе, — обратился Кирзнер к молчаливому человеку, сидевшему возле двери, — пожалуйста, откройте бутылку, у нас там что-то стоит в шкафу. Фройляйн не взыщет, если мы угостим ее не отборным виски, какие держит в баре мистер Роумэн, а тем, что есть в этом доме.
— Фройляйн устала, — тихо, с какой-то внутренней тоской ответил мужчина. — Не надо ей пить ваше паршивое виски, лучше я сделаю ей крепкий кофе и дам хорошего коньяка.
— Вы сострадаете фройляйн? — поинтересовался Кирзнер. — Что ж, я понимаю вас, фройляйн действительно очаровательна, но все-таки сделайте то, о чем она — просит, а я — рекомендую.