Экслибрис

Широко расставив ноги, он твердо стоял на поскрипывающей палубе и вдыхал морской ветер, становившийся все холоднее и солонее. Болотистые берега и соляные топи с их дамбами и плетеными заграждениями уплывали вдаль вместе с изогнутой береговой линией порта. Капитан хорошо знал устье этой реки, ее отмели и наносные песчаные острова, и ему не было особой нужды в морских картах, которые лежали, свернутые в трубочку, в его каюте, чтобы убедиться в правильности курса. Вскоре после полудня они дойдут до Куксхафена, и если Северное море встретит их попутным ветром и хорошей погодой, то побережье Англии появится перед ними через два дня. Хотелось бы, конечно, быстрее: сорока шести человекам, входившим в его команду, не терпелось вернуться домой после пяти месяцев плавания. Но зато теперь у них, по крайней мере, появятся деньжата в карманах, несмотря на то, что обещанная партия висмарского пива [129] заблудилась где-то между Любеком и Гамбургом. Пожалуй, улов вполне оправдывает трудности путешествия. Все получат условленные деньги да еще и добавочное вознаграждение, не говоря уж о той изрядной прибыли, что ждет акционеров Королевской биржи. Ведь «Беллерофонт» везет в своих трюмах почти пятьсот связок наилучшего меха, закупленного у лопарей и самоедов в английском форте Архангельска. По расчетам Квилтера, они везли в Англию столько бобровых шкур, что их хватит на несколько сотен шапок, не говоря уж об ондатрах и лисах для множества шуб, соболях и горностаях для отделки сотни судейских мантий… Да к тому же еще несколько дюжин медвежьих и оленьих шкур, первые — с сохранившимися когтями и мумифицированными головами, вторые — с неповрежденными рогами; все они предназначались для украшения стен или полов в разнообразных дворянских имениях. Прошлая зима была холодной даже по меркам Московии (по крайней мере, так утверждали самоеды), и поэтому меха получились более густыми — то есть более ценными, — чем обычно.

Имелся также и другой груз, правда секретный, за который капитан Квилтер не заплатил ни единого талера таможенной пошлины. Обернувшись, он бросил взгляд в сторону люка. Хоть и правда, что, взяв на борт тайный груз, он повел себя как мелкий контрабандист, но был ли у него в данном случае выбор? От торговца из Любека не прибыли две сотни бочек с пивом, а это означало, что «Беллерофонту» приходилось взять несколько ластов [130] дешевой люнебургской соли для балласта. Но люнебургскую соль было бы трудно продать в Лондоне, даже если бы ее и удалось закупить за такой короткий срок, — а так получилось, что соли на складе не было. Не было и никакого другого балласта — ни красителей, ни чугуна, вот Квилтер и согласился — с меньшей неохотой, чем надлежало бы для приличия, — взять на борт эти таинственные ящики, не записанные в книге портового смотрителя, — а по прибытии в Англию о них также не следовало сообщать в таможне. Таков, по крайней мере, был план. За беспокойство капитану посулили две тысячи имперских талеров, то есть почти 400 фунтов стерлингов, половину из которых ему уже заплатили, и она была надежно спрятана в его матросском сундучке. Ну что ж, сказал он себе, когда по правому борту появилась крепость Глюкштадт, — пожалуй, улов у нас действительно весьма удачный.

Однако кое-что во всем этом деле по-прежнему беспокоило Квилтера. Откуда, к примеру, тот человек из «Золотой грозди» узнал его имя? Откуда он узнал о потерявшейся партии висмарского пива? И что за пассажиров его уговорили взять на борт и спрятать в трюме за несколько дополнительных талеров? Может, обычные шпионы, которыми, поговаривали, кишел в то время всякий европейский порт. Но для кого они шпионили? И тот незнакомец из таверны, Джон Крукис, — может, он тоже шпион?