Эксклюзивное интервью

— То есть тут домысливать, конечно, волен каждый. По-своему.

— Конечно. Конечно.

— И…

— Конечно, я могу себе… могу себе представить любое самое светлое будущее, где людям понадобится все равно пистолет. Для спасения человечества, скажем, как Сикорски [последнее слово неразборчиво].

Короткая пауза.

— Скажите, Аркадий Натанович, а если договориться с вами еще на какой-то день, если что-то мне не будет ясно, проконсультироваться можно у вас? Хотя бы немножко.

— Вы знаете, что… Если вы конкретные вопросы будете задавать, то пожалуйста.

— В какое время лучше вам звонить?

— Вот, звоните в такое время, как сейчас.

— В такое время, как сейчас?

— Да, десять-одиннадцать часов.

— Кроме воскресенья.

— Нет, это для меня не разница.

— Это тоже, да?

— Да.

— Ага. Спасибо большое, тогда я буду вам звонить.

— Пожалуйста.

— До свидания.

— До свидания.

Действие 3

Загорается свет, мужчины снова на кухне. Дивов сидит, уткнув лицо в ладони, и качает головой. Ему то ли очень смешно, то ли очень грустно.

Ремнев: Блин, я же был совсем мальчишка, я был непрофессионален, я был дурак полный и совершенно не подготовлен к разговору с такими людьми! И к этому интервью!

Дивов: Да погоди ты. Это все так… естественно. Натурально. Я при таких разговорах присутствовал много раз. И вообще, может, дело в том, что ты не относился к этому интервью как к журналистской работе. Потому что если бы ты заходил на цель как репортер…

Ремнев: Да у меня не было опыта репортерской работы никакого к тому времени, я на радио пришел только через год.

Дивов: Но для газет-то ты работал.

Ремнев: Это все было не то! Понимаешь, совсем не то! Совсем не то. Эх… Понимаешь, я недавно перечитал «Гадкие лебеди»… Зараза, как же они все-таки писали!

Дивов: Давай о третьем разговоре.

Ремнев: Это было примерно в таком плане… Я выражал восхищение героем, а Аркадий Натанович говорил следующее приблизительно… Он говорил, что Максим Каммерер — неудачник. Образ героя-неудачника. Который не применил свои умственные способности. Он применял в основном свои физические способности. Это про «Обитаемый остров». Потом «Жук в муравейнике», в принципе это как бы его взлет, но все равно он там был в тени Экселенца. А потом, в «Волны гасят ветер», он практически был статистом.

Дивов: Наблюдателем. Свидетелем.

Ремнев: Да. И я помню, меня просто поразило, что сам создатель образа говорит: это образ героя-неудачника. Сейчас-то я с этим согласен! Но тогда я ничего подобного не ждал, и меня это ошарашило. Я был под впечатлением всей этой юношеской романтики, героики, когда один восьмерых положил… В то время и образ сильного, доброго парня был нужен, и борьба с фашистами… Ведь он чего хотел? Справедливости. Вообще, если ты помнишь, Максима расстрелял сначала ротмистр Чачу, и с того момента он поклялся, что никогда больше не даст в себя стрелять и не позволит этого другим… По-моему, аналогия Чачу — Сикорски довольно четкая. И тот, и другой спасали свои человечества…

Пауза.

Ну, сейчас-то все понятно. Правильно. Правильно все.

Дивов: Интересно, понимали ли они сами, когда начинали эту вещь, что будут делать хорошего парня с хорошими мозгами, но абсолютно не попавшего в ситуацию…

Ремнев: Именно. Да, и у меня был еще один вопрос, не имеющий отношения к диплому, про фильм «Трудно быть богом». Я спросил: ну, как вам этот фильм вообще? А он говорит: знаете, понравился или не понравился, это второй вопрос, факт того, что фильм снят, уже не обсуждается, а мне, говорит, трудно судить, хорошо или плохо отобразили нашу концепцию. Я говорю: ну вы же писали сценарий для них, вы же как бы участвовали. И я ему сказал, что мне, честно говоря, фильм не понравился. Что его можно было сделать теми же средствами в сто раз лучше. А Аркадий Натанович ответил: конечно, можно было! Вот и все.

Дивов: Как ты сейчас на все это смотришь?

Пауза.

Ремнев: Да, добавлю про субъективные ощущения — не того мальчика, которым я тогда был, а вот сегодня. Так сказать, over. Да, я был не готов. Да, Стругацкий меня мягко, очень мягко отшил. То есть не отшил, а заставил войти в какие-то рамки. Я в эти рамки тогда вошел.

Дивов: И поэтому третий разговор был более продуктивным. А почему ты его не писал?