Эксгибиционистка. Любовь при свидетелях

Через три дня Мерри уехала из Лос-Анджелеса. Отец позвонил Джеггерсу, тот позвонил Уэммику, который приехал в дом к Новотным и сообщил, что мистер Хаусмен не одобряет компанию, в которой оказалась Мерри, и сетует на очевидное отсутствие надлежащего присмотра за Мерри с их стороны. Он подождал, пока Мерри соберет вещи, и отвез ее в аэропорт. По дороге он спросил у нее о фотографиях — сколько их было и у кого они могут быть.

— Это была единственная, — ответила она. — Всего было две. То есть, две, где со мной. Вторая у меня.

— Сожги ее, — сказал он.

Она была уверена, что ей сейчас прочитают нотацию. До аэропорта путь неблизкий, и она подумала, что нотация тоже будет длинная. Но он только сказал:

— Это может тебе очень дорого обойтись. Такие штучки очень дорого обходятся.

— Теперь понимаю.

— Хорошо. Сейчас удача на нашей стороне. Но так бывает не всегда. Сейчас нам повезло. Но в следующий раз может быть все наоборот.

Она не ответила. Отвечать было необязательно.

В аэропорту он сказал, что ее встретит Сэм Джеггерс. И что она проведет остаток лета с ним.

— Хорошо, — сказала она.

— Думаю, он тебе понравится. Он приятный человек.

— Он мне и так нравится, — сказала она.

Он улыбнулся, попрощался и ушел.

Мерри провела лето с Сэмом и Этель Джеггерс. Она жила у них в доме и целыми днями обучала ритмике и танцам пяти- и шестилетних малышей в школе этики и культуры в Ривердейле. Школьный автобус отправлялся каждое утро от угла Шестьдесят Третьей улицы и Западной Сентрал-парк. Остановка была в пяти минутах ходьбы от «Дакоты» на Семьдесят второй улице, где у Джеггерсов была своя квартира.

Первого сентября, в день ее семнадцатилетия, Джеггерсы повели Мерри на ужин в ресторан «Шамборд». Перед ужином Сэм заказал коктейли из шампанского, не только для себя и жены, но и для Мерри. Если бы это событие случилось чуточку раньше, она могла бы почувствовать себя совсем взрослой. Но не теперь, кажется, было уже немножко поздно.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Возвращение Мерри на Восток было не просто перелетом за тысячи миль. Это было путешествие в новый мир. За горизонтом, удаляясь с гигантской скоростью и растаяв в дымке, словно дурной сон, исчез безумный мир Лос-Анджелеса, с его варварским пейзажем и буйной растительностью, с его геологическими загадками, со всей его аляповатой роскошью. То, что с ней там происходили какие-то невероятные вещи, и даже то, что она вела себя так странно, теперь казалось ей вполне нормальным. Она оказалась словно в Зазеркалье, где человек забывает обо всех привычных и подобающих нормах поведения. Даже Алисе, этой благовоспитанной девочке из приличной семьи, не удалось сохранить ясность ума и трезвость мышления, когда она рискнула юркнуть в кроличью норку или пройти сквозь зеркало. Так и Мерри. Поползновения Новотного, умопомрачительный вечер в комнате для отдыха у Билла Холлистера, еще более умопомрачительный вечер в обществе Денвера Джеймса — все это представлялось ей серией встреч с новыми и совсем не симпатичными перевоплощениями Твидлди и Псевдо-Черепахи[22].

Мир же, олицетворяемый Джеггерсом, был строго и неукоснительно реальным. Здания Нью-Йорка выглядели солидно, неколебимо и мощно. В Нью-Йорке были невозможны страшные оползни, о которых пишут в путеводителях по Лос-Анджелесу, — когда сразу несколько домов над морским обрывом вдруг могут низвергнуться в пучину Тихого океана. Там постоянно происходили геологические катастрофы, все было неопределенно, ненадежно, шатко. Здесь же ничего подобного быть не могло.

Но даже деловитый Нью-Йорк был слишком чужим — так казалось ей теперь, когда она пыталась припомнить подробности своей жизни в этом городе, что делала довольно часто, с радостью обретя наконец полную безопасность за запертой дверью своего номера в общежитии Мэзерской школы. Здесь, в школе, даже самые неприметные вещи внушали ей уверенность. Допустим, повторяющийся узор на обложке учебника по математике — точно такого же, как и в прошлом году, только другого цвета, — действовал на нее в высшей степени умиротворяюще. Она складывала учебники на письменном столе с педантичной аккуратностью, обещая себе, что уж в этом семестре будет заниматься вовсю, не жалея сил. Да, она будет работать и работать. Этим обещанием она словно приносила себя в жертву домовым, населяющим ее комнату, за что, как она надеялась, невидимые божки одарят ее своей благодарностью и заботой.