Эксгибиционистка. Любовь при свидетелях

Бланжи взял ее ладонь и положил себе на ширинку, потом опрокинул ее на софу. Мерри прижалась к нему — теперь уже с готовностью. И всякая воля к сопротивлению исчезла. Теперь она целиком растворилась в этом мгновении.

Он снова притянул ее к себе, и в какую-то секунду у нее в голове пронеслась мысль, что он хочет ее отпустить. Но нет, он просто умелой рукой проник ей за спину, чтобы распустить молнию на платье. Она чуть наклонилась вперед, помогая ему расстегнуть крючки на бюстгальтере. Когда он с этим покончил, она расстегнула две пуговки у него на рубашке, просунула внутрь руки и обвила его голое тело.

Он попытался стащить с нее платье через голову, но она зашептала:

— Нет, нет. Рауль…

Рене поцеловал ее в шею и схватил двумя пальцами за сосок так сильно, что ей стало больно, и по всему телу пробежал быстрый огонек.

Он расстегнул ширинку, и Мерри сжала в ладони его отвердевший член. Тут она услышала негромкий щелчок. Она похолодела:

— Что это?

Мерри подумала, что открылась дверь. Она потянулась за платьем и в этот момент увидела Рауля. Она не услышала, как он вернулся в комнату, потому что он был без ботинок — и вообще на нем ничего не было. Он был абсолютно голый, если не считать висящей у него на шее фотокамеры с длинным объективом. Он курил короткую итальянскую сигару и смотрел на них сквозь видоискатель.

В этот момент Рене снял с нее платье. Она не замечала, что он делает, и, вытаращив глаза, в ужасе глядела на Карреру, который стоял и попыхивал сигарой. И она поняла, наконец, весь ужас происходящего, поняла, что ей пытался объяснить Гринделл в баре «Экссльсиора». Все ясно! Каррере же эта сцена доставляла немалое удовольствие. Он был возбужден — куда сильнее, чем в ту ночь, когда они занимались любовью.

На мгновение она подумала, не убежать ли ей. Она могла убежать из этого дома, из Парижа, из Франции, обратно в… Но куда? Обратно, но к кому? Бежать ей было некуда.

Она отпустила запястье Бланжи и позволила ему раздеть себя догола. Он овладел ею умело и даже не без грациозности. Ее тело приняло его против воли, пол непрестанное щелканье фотоаппарата.

Когда все закончилось, Мерри вышла из гостиной, стараясь не бежать, и ушла к себе. Она наполнила ванну горячей водой и опустилась в нее. Она взяла губку, но лежала, не в силах пошевелиться, не в силах вообще что-нибудь сделать. Но даже горячая вода остыла. Ti`ede, подумала она рассеянно. Так по-французски это называется. Тепловатая.

Ее переполняло чувство жалости и отвращения, но к кому — то ли к Каррере, то ли к себе, — она понять не могла. Мерри вспомнила, как однажды он сказал, что все кинорежиссеры — своего рода вуайеры, а киноактеры — эксгибиционисты. Но ей совсем не понравилось представление, в котором ее заставили сегодня участвовать.

Она думала об этом и, словно в такт своим мыслям, слегка двигала коленями, вздымая в ванне маленькие волны. И вдруг ей в голову пришла вполне определенная мысль, и она решила действовать немедленно. Она ни за что не позволит им подумать, будто они ее унизили. Решительно, хотя все еще как бы в полудреме, она вылезла из ванны, обтерлась полотенцем, надела халат и пошла обратно в гостиную. Рене возлежал на софе и курил. Рауль был в халате и держал в руке стакан виски. Когда Мерри вошла, они замолчали и стали смотреть, как она идет к бару, наливает себе виски и уносит стакан в спальню. На пороге она остановилась, обернулась и вежливо произнесла: — Спокойной ночи.

Через четыре дня они с Каррерой сочетались браком в мэрии небольшого городка в Бретани, где у Рауля была ферма.

* * *

Во время съемок Каррера был с ней предельно любезен, нежен и ласков. Это ей нравилось, но и раздражало. Отчасти на съемочной площадке Рауль напоминал Клайнсингера: он был со всеми учтив, терпелив, не раздражался по пустякам, но принимал гораздо большее участие в работе группы, возможно, потому, что предпочитал импровизировать прямо по ходу дела. Его новый фильм был экранизацией «Писем Асперна»[34]: литературовед приезжает в Париж, чтобы познакомиться с внучкой любовницы великого поэта и соблазняет ее, желая завладеть письмами и дневниками гения, необходимыми ему для научной работы. На протяжении почти всего фильма отношение героини Мерри к ученому, которого играл Рене, было исполнено надменного презрения, но после того, как он ее соблазнил, она сменила презрение на безвольное обожание, однако в конечном счете он ее отверг и бросил. Ритм сюжета кинокартины едва ли не полностью соответствовал ритму их теперешней жизни, и Мерри не составляло особого труда изображать перед камерой безвольную пассивную девушку-парижанку, ведь от нее требовалось только передать те реальные чувства, которые она сама испытывала, просыпаясь по утрам.