Ёксель-моксель

— Не-е-е, — отказался Федор, — с этим временно завязал, боюсь — «крыша» поплывет. После сеанса хоть в автобус не садись! Мысли попутчиков со всего салона в мою голову, как бичи на халявную выпивку, слетаются. Не черепушка, а сумасшедший дом с ушами! Один едет и мечтает начальника взорвать вместе с офисом. Другой, дедок, мухомор мухомором на первый взгляд, а тоже еще тот живодер: бывшего президента Ельцина за ноги к верхушкам двух берез привязывает, чтобы потом отпустить деревья и полюбоваться, как из одного Бориса два выйдет. Третий с виду интеллигентный в галстуке мужчина, на самом деле мысленно руку под юбку соседке запускает. Четвертый тоже готов запустить, но в чужой карман. А у пятого в мозгах слюни текут — раскатал губешки колбасы потрескать, которая из сумки соседа торчит. И вся эта окрошка в моей голове… Дома тоже никакого продыху. Темные сущности начинают одолевать! Как телевизор ни включу — порнография! Да такая, что впору «ящик» в окно запускать! В программе написано: «В мире животных», у меня «В мире подживотных органов» показывает. Новости не дают посмотреть, вместо них — случки во весь экран. Такая петрушка. Так что сама давай смещай точку сборки… Помучаешься годик-другой, зато потом будешь кум королю и сват королеве…

И Елена Ефимовна приступила к эксперименту.

Как говорилось выше, она в молодые и постарше годы была огонь на идеологической работе. Мужчины насчет женитьбы сторонились за два квартала. Самоубийц иметь в доме ядерный реактор в юбке не находилось. Елена Ефимовна не горевала на сей счет, в нужный момент женила на себе Анатолия.

— Ты меня изнасиловала, — говорил, подвыпив, муж. — Заманила под одеяло и… ага. На тебя надо в суд подавать.

— Что-то я не заметила, изнасилованный ты наш, — смеялась Елена Ефимовна, — чтобы кто-то сопротивлялся под одеялом.

Колотуша был прав — Анатолий часто «квасил».

И вот приходит домой с бутылкой в кармане и шутки ради предлагает Елене Ефимовне:

— Врежем по чуть-чуть?

Откуда мог знать, что супруга за пять минут до этого точку сборки перенесла в на все согласное место?

— Наливай! — огорошила Елена Ефимовна.

Выпили на пару одну, другую бутылки… Нарезались до виртуальной реальности.

— Если в умат стану, — спрашивал Антолий, — ментам не сдашь?

— Никогда, — падая кулем с табуретки, отвечала Елена Ефимовна, — доведу до дома с дружеской попойки! А ты?

— Не бойся, друган, я рядом! — пытался подобрать «другана» с пола Анатолий. — Мы ведь люди, а не дешевки.

На следующее утро Елену Ефимовну от одного взгляда на рюмку выворачивало наизнанку, а супруг, обрадованный семейной гармонией вокруг горлышка, в постель ей опохмелиться несет.

Как откажешься, если задумала третий глаз открыть на всю диафрагму…

Повезло, у Анатолия, который летал на седьмом небе от вдруг нахлынувшего счастья, на пятый день беспробудного пьянства с любимой женой печень зверски забастовала…

Сдвигая точку сборки в другую реальность, Елена Ефимовна классно придумала на случай, если в ту же лужу в новом плаще угораздит, успокаивать себя формулой: я — молекула! я вся подчиняюсь законам природы… я растворяюсь в ней…

С этой формулой не материлась, оставив на гвозде клок юбки или порвав очередные колготки. Не скандалила с соседями, когда с только что побеленного потолка на только что наклеенные обои вдруг обрушивались потоки ржавой воды.

Заповторяет: «Я — молекула…» — и никакой потоп не страшен.

Наоборот, схватит кружку и добавит сырости со своей стороны.

Платье новое цыганке отдала.

Та, позвонив в дверь, попросила десять копеек. Елена Ефимовна позолотила ей ручку гривенником. А цыганка, будто кто подсказал про смещение сборочных координат, после копеек не к рублю, сразу к платью перешла.

— Отдай! — пристала.

Платье было гордостью скромного гардероба. Но очень уж хотелось Елене Ефимовне третий глаз заполучить, с которым можно в соболях ходить.

В соседнем доме жил Виктор Антонович Сурмач. Когда-то в райкоме партии заведовал орготделом, кроме этого страшно любил женщин с обширным бюстгальтерным наполнением. В настоящий момент сидел на пенсии, но при встрече приставуче зазывал Елену Ефимовну в гости.

— Пойдем, кое-что покажу.

«Знаю твое „кое-что“, — думала зазываемая. Пространство она раздвигала весомым бюстом.

Но с наступлением периода смещения точки отнекаться от приглашения было нельзя.

«Я — молекула», — говорила про себя Елена Ефимовна, поднимаясь к обрадованному Сурмачу, у него даже лысина светилась от счастья.

«На этом диване придется смещаться, — подумала Елена Ефимовна, когда Сурмач зазвал из кухни, где угощал наливкой, в комнату, и заповторяла. — Я — молекула, молекула, молекула…»

Диван был раздвижной. Сурмач засуетился вокруг него.

— Придержи, — поднял край.

И нырнул внутрь диванных закромов. Только задница обтянутая отполированными брюками осталась снаружи.

«За простыней, — обречено решила Елена Ефимовна. — Я — молекула…»

— Вот, — выскочил из дивана Сурмач с лысиной в пыли и паутине.

В руках он держал красную папку.