Екклесиаст

Индус выжидательно смотрел на меня, не собираясь удаляться, а тем более, обделять своим вниманием. А, может, им и нужен был проходящий человек, которым можно пожертвовать? Значит, я подходил на эту роль как нельзя лучше – неизвестно кто, неизвестно откуда, которого никто никогда искать не станет.

– Вот ещё, не было печали, – проворчал я, только деваться уже было некуда. Ведь индус сам предупреждал, что нельзя в храм заходить. Особенно сейчас. Точно говориться: незваный гость – хуже татарина, хотя индусы и сами не уступят татарам в тантрическом гостеприимстве. Но ежели сам нарушил запрет, самому и отвечать придётся, то есть пить. Может быть, небось, всё обойдётся… то есть, авось? Ведь когда-то гусары хлестали чарами горящий пунш. Почему бы не попробовать? Может и пронесёт? Может, пронесёт…

С этим бравым гусарским подбадриванием себя самого, я взял обеими руками чашу, оказавшуюся холодной, будто пламя полыхало на кусочках льда, картинно выдохнул, сделал глоток и передал чашу индусу. Тот тоже отпил, даже икнул с непривычки, но ничего не произошло. Пламя не опалило лица. Наоборот, напиток был приятен на вкус и, может быть, я не отказался бы сделать ещё один маленький глоток.

Только поставив чашу на место, мы оба вдруг увидели многорукую богиню Кали, выходящую к нам с двумя коронами и пышными цветами в руках. Деревянная походка богини оставляла желать лучшего, к тому же все шесть рук у неё были выструганы из красного дерева, но царские венцы она несла осторожно, боясь уронить. Смуглое тело богини, выструганное из чёрного дерева, соблазнительно блестело блеском живой кожи – так и хотелось потрогать. Но наибольшее впечатление, во всяком случае, на меня, производил рыжий хохолок, торчащий внизу живота. Будто маленькая белочка нырнула в дупло, вот только хвостик остался торчать наружу и заманивал своей пушистостью окружающих. Интересно, а из какого дерева выструган этот беличий хвостик?

Подойдя к нам, статуя проскрипела на не очень разборчивом санскрите: «Я была дикой друидессой; через тебя я стала светлой супругой и зовусь теперь Сита. Я – женщина, возвеличенная тобою. Вот награда. Возьми эту корону из моей руки, надень на голову и царствуй всем миром».[37]

– Но ведь здесь две короны, – немного растерялся я. – У вас в Египте или в Индии наступает эпоха нового русского двоевластия?

– Второй венец для королевы, – влез с пояснениями индус. – Либо венчание на царство получит богиня Кали, либо та, что спит на жертвеннике.

Услыша такое, я резко обернулся. И точно: на охряном камне треугольной формы лежала обнажённая девушка, как будто уже приготовленная к великому пожертвованию. Да и жертвенник, на котором её разложили, был похож на треугольный алтарь из храма Сен-Жермена. Девушка лежала с закрытыми глазами, но грудь вздымалась ровно, как будто в радостном сказочном сне. Она действительно спала и, скорее всего, во сне видела всё происходящее. Мне оставалось соображать – как же я сразу её не заметил? Ведь лежащая на жертвеннике была моей любимой, моей ненаглядной, моей единственной, только не в этом мире! А, может, это та самая, которая танцевала в зале во время неофициального обеда?

Я для верности встряхнул головой. Вот те раз, мужику придётся выбирать меж двумя бабами, то есть богинями, среди которых одна ещё живая и не умеющая царствовать, но уже завладевшая моим сердцем в другом измерении; другая уже деревянная, владеющая всеми секретами человечьего стада, умеющая приносить жертвы и самой становиться жертвенным счастьем для выбравшего её!

Собственно, я сам давно выбор уже сделал, только не убьёт ли мою Ксюшу свирепая деревяшка по-настоящему? Интересно, сможет ли деревянная богиня Кали стать хоть кому-нибудь любимой любящей и нежной женой? Или всех живых мужиков ожидает создание оригинальной «шведской семейки», где деревянная царица создаст свой полиандрический[38] гарем? Возможно, от этой богини расползлись по-миру образцы вагинь и резиновых баб по секс-шопам.

Откуда-то сверху раздался шелест крыльев. Ничего себе, свадебные ангелы слетаются! Но из ожидаемых ангелов был только один, и тот спускался не на крыльях, а на пронизавших пространство цветных светящихся кольцах, создающих этакий прозрачный колодезный сруб.

Человек, ели это был человек, внутри закольцованного пространства продолжал левитировать над землёй и не шевелился. Вероятно, небожителю грех ходить по грешной земле, это не для них и ниже правил поднебесной жизни. Но внешне зависший в воздухе ангел выглядел совсем по-земному. Он был закутан в тогу римского сенатора, даже с положенным коричневым кантом по краю светской одежды. Собственно, на небе тоже может существовать какой ни на есть сенат, и ангелу пришлось срочно прибыть на место происшествия, чтобы сообщить ангельский вердикт, который он исторг из своих божественных уст: