Экипаж боцмана Рябова

— Ты останься здесь на зиму, — сказал он, — тогда увидишь и побольше, чем у Джека Лондона. Бывает, из дому не выйдешь. Ветер с ног сшибает. Темень. Люди ходят — за канаты держатся, а то и ползком. Снегу до крыши наметает. В такую пору одному в тундре или в море — верная гибель.

— И погибали?

— У-у, ещё сколько! Теперь меньше — всё-таки радио, вертолёты, самолёты, спасательные отряды. А раньше много погибало — терялись в тундре, замерзали, разбивались, тонули. А моего дедушку на охоте морж погубил — бивнем лодку раздробил.

Передняя упряжка повернула на запад, потом на юг.

— Теперь домой, — сказал Илюша. — Накаталась? Хорошо?

— Саво! — с улыбкой ответила Наташа. Она вчера узнала это ненецкое слово «саво» — «хорошо».

Реку больше переезжать не пришлось. Василий довёл упряжки на запад почти до её истока, где река начиналась узеньким и совсем мелким ручейком.

Не доезжая до посёлка, он остановил оленей.

— В этом месте наши всегда останавливаются, — тихо сказал Илюша. — Здесь могила Ивана Хатанзея, первого председателя островного Совета. Его убили враги.

Он соскочил с нарт и пошёл к передней упряжке. Наташа поспешила за ним.

На прибрежной сопке стоял невысокий памятник, вытесанный из камня.

Степан Егорович снял шляпу. Откинули савы — капюшоны — Василий и Илюша. На памятнике Наташа прочитала:

«Иван Хатанзей. Погиб от рук врагов Советской власти».

А вечером дома Степан Егорович рассказал историю Хатанзея.

10. «Церкви нам не нужно!»

Слово «революция» на далёком заполярном острове впервые произнёс не кто-нибудь, а царский чиновник, грозный посланец архангельского губернатора. Впрочем, новое для ненцев слово он не произнёс, а почти прорычал:

— Бунт! Р-р-революция!.. Я тебе покажу, смутьяну! Сошлю!

Ссылать человека с этого острова, пожалуй, было уже некуда, разве только на Северный полюс или на тот свет.

Угроза относилась к молодому ненцу-охотнику Ивану Хатанзею. Но Иван Хатанзей Северного полюса не боялся, хотя там в те времена ещё никто не бывал. А на тот свет ему, двадцатилетнему, было рановато. Вообще ни о ссылке, ни о смерти он не думал, когда, по наивности, спокойно и прямо в глаза заявил чиновнику:

— Твоей церкви нам не нужно!

С Большой земли на остров привезли часовню. Вот почему так сказал молодой Хатанзей. Со своими старыми деревянными идолами-божками ненцы обращались вольно. В добром настроении они угощали божков салом, а рассердившись, могли побить, особенно если перепадала сярка-другая — стаканчик водки, которую привозили русские купцы. Потому и к христианскому богу многие ненцы особого уважения не испытывали.

А Иван Хатанзей знал, что бога нет. Об этом ему ещё в прошлые годы часто говорил Степан Егорович Поморцев. Да и сам Иван Хатанзей не раз убеждался, что от молитв толку ни на грош. После молитв никаких особых удач ни на охоте, ни на рыбном промысле не было. Зато бывало и так: и не помолится Иван, а в чум вернётся с богатой добычей.

С губернским чиновником тогда на пароходе приехал священник. Он должен был крестить последних некрещёных ненцев.

— Не гневи бога, Иван, — увещевал молодого охотника священник. — Грех большой на душу принимаешь!

Но бог почему-то не гневался на Ивана Хатанзея. Вот и на другой день после разговора о часовне охотник привёз на своих нартах из тундры кучу песцов.

Зато продолжал гневаться чиновник. Вечером, в салоне за ужином, в компании попа и капитана парохода он всё ещё грозил:

— Сошлю сукина сына!

— Накажи, накажи еретика! — подстрекал батюшка.

— Да куда вы его сошлёте? — посмеивался капитан парохода. — Тут и так ссылка, не лучше Сибири.

— Вот в Сибирь и сошлю! На каторгу, в рудники, в кандалы!

После нескольких рюмок коньяка чиновник пришёл в хорошее расположение духа и стал вспоминать анекдоты. Неумело подстраиваясь под разговор ненцев, он рассказывал:

— Собрался самоедин на охоту на морского зверя, а он, самоедин, надо вам сказать, уже крещёный был. Собрался, значит, и молится Николаю-угоднику:

«Николуска-угодницек, помоги больсого зверя убить! Свецку с мацту поставлю». Высотой, значит, с мачту свечку обещал поставить. Помолился и поехал к морю. А там видит — большущий тюлень плывёт. Прицелился самоедин — и бах-бах! Тюлень перевернулся на воде кверху брюхом. Обрадовался наш самоедин и смеётся над угодником: «Вот как вашего брата надувают!» Не будет, мол, тебе, Никола, никакой свечки. И только он эти слова выговорил, тюлень обратно перевернулся и нырнул в глубину. Поник головой охотник и говорит: «Ох, Николуска-угодницек, с тобой и посутить-то нельзя».

Чиновник хохотал. Батюшка осуждающе качал головой:

— Вот так богохульников и наказывают. Господь бог всё видит, всё слышит.

— Да ведь это же анекдот, господа! — улыбнулся капитан.

— А вот и анекдот, и притча правдивая, — упорствовал поп, подливая в рюмки вино. — Наказать, и сие суть наказание божие!

— Увезу самоедина на суд губернаторский! — опять загорячился чиновник, вспомнив Хатанзея. — В трюм посадим и увезём в город, а там — на каторгу!