Экипаж боцмана Рябова

— Не унывай, — после некоторого раздумья бодро сказал Володя, — что-нибудь откроем.

А я и не унывал. Просто мне хотелось поскорее отправиться в экспедицию. А откроем или не откроем что-нибудь — я об этом не беспокоился.

Итак, ранним июльским утром мы погрузили всё снаряжение на «Фрам-2» и отплыли. Банки на шлюпке отсырели — ночью была обильная роса. Бледное утреннее небо и неяркое, подёрнутое лёгкой дымкой солнце предвещали добрую погоду. Взмывая в розоватую высь, вёдро обещали и ласточки, и качающиеся на волне крепенькие, словно литые, остроглазые чайки.

Никакого сравнения не найти для тихого и ясного раннего утра на Северной Двине. Большая вода шла от моря вверх по реке, покрывала левобережные отмели, как говорят архангелогородцы, прибывала. И пахло морем и водорослями.

В прохладе запахи чувствительнее, а солнце едва оторвалось от далёких прибрежных ивовых кустов.

На рейде стояли океанские пароходы. Они пришли в Архангельск из разных стран за нашим северным лесом. Было рано, а на ночь кормовые национальные флаги на судах спускаются. Но в школе мы уже второй год изучали английский язык и теперь на корме пароходов кое-как читали названия портов их приписки.

— Ли-вер-пуль… Значит, англичанин, — сказал Володя.

— А это датское. Видишь, написано: «Ко-пен-га-ген».

— И ещё из Осло, из Норвегии. Это там, где жил Нансен.

Мы были довольны своими познаниями в английском языке и географии. А между тем в школе отличных оценок по этим предметам мы почему-то не получали, и преподаватели совсем не восхищались нашими успехами.

Наш «Фрам» должен был плыть вниз по Северной Двине, к морю. Но мы излишне занялись международными делами и не заметили, как наше судно сильным приливным течением снесло далеко вверх.

Против течения выгребать было трудно, почти невозможно, и потому мы решили пересечь реку в надежде, что у низкого противоположного берега вода идёт тише. А между тем солнце неторопливо, но упорно поднималось. От судна к судну побежала звонкая скляночная эстафета, что означало: время 8.00. Наступило настоящее полное утро.

— Часа через два вода пойдёт на убыль, — сказал Володя. — Не пристать ли пока к берегу?.. Разведём костёр, поедим, а потом и дальше, к морю.

Я охотно поддержал предложение друга: утомился на вёслах да и уже почувствовал голод.

Мы пристали к песчаному берегу, вбили кол и пришвартовали «Фрам». Прибывающая вода могла легко его поднять, унести, и нам угрожала участь Робинзона. Нет, мы были опытные и предусмотрительные мореходы.

— «Оставалось только разбить палатку и ждать», — подозрительно торжественно сказал Володя.

Это были слова из книги Нансена.

Палаткой нам послужил парус. Мы его и «разбили», хотя, откровенно говоря, в этом не было никакой необходимости. Погода стояла чудесная.

Ловить рыбу было бы напрасно: на большой воде рыбалка плохая, да и времени у нас оставалось в обрез. Поэтому мы принялись варить уху из трески.

Пока разжигали костёр, готовили еду и завтракали, наше судно развернуло кормой к северу. Значит, вода пошла вниз, на убыль. Теперь мы уже могли плыть к морю по течению.

Отплывая, Володя сказал:

— «Мы должны достигнуть дели, открыть, или великое море станет нашей могилой».

Я не остался в долгу и отвечал:

— «Было бы неправильно, если бы мы вернулись обратно».

Слова из книги Нансена мы использовали бездумно, не разобравшись, что они принадлежали не Нансену, а сопровождавшим его спутникам — туземцам.

Но в этом многозначительном разговоре мы утверждались в своей мысли достигнуть цели и что-нибудь открыть.

Гребли мы легонько, потому что течение всё набирало силу, и «Фрам» шёл хорошо. Мы проплывали мимо островков, поросших ольхой и ивняком. Потом потянулись штабеля брёвен, лесопильные заводы и лесобиржи, похожие на миниатюрные города с небоскрёбами. Но здесь-то, уж конечно, открывать было нечего. Отовсюду слышался шум лесокаток и лесопильных рам — больших станков для распиловки брёвен на доски. И кругом было множество людей: лесокатов, погрузчиков, речников, катерников, женщин, полощущих бельё, и купающихся ребятишек. Словом, всё здесь было давным-давно открыто и обжито. Нет, нам нужно поскорее к морю, в далёкие края…

— Володя, — сказал я, — пожалуй, дальше Белого моря нам не доплыть.

Я уже опять чувствовал усталость от вёсел. Шлюпка всё-таки была тяжела.

— Посмотрим, — отозвался мой приятель. — Вот откроем что-нибудь, тогда и увидим…

Левый, островной берег закончился. Мыс острова остался у нас позади, и река необъятно расширилась, словно по-богатырски расправила плечи, задышала свободно, могуче. Берега её расступились, стали далёкими, а лес и кусты на них слились в сплошные полосы. Вдали виднелся последний лесопильный завод.

Я оглянулся, чтобы прикинуть, сколько же мы проплыли от нашей Соломбалы, и вдруг заметил чуть повыше мыса небольшую избушку.

— Володя, — сказал я, — давай пристанем, передохнём. Вон избушка, она, наверное, рыбацкая. А потом уже и дальше.

— Давай, — согласился Володя.