— Мне как-то не по себе, — сказала Т. В. Чем-то — небольшой ладной фигурой, деревенскими чертами лица — молодой человек мог ей в первый момент напомнить Гагарина, но что-то другое — быстрый, цепкий взгляд, короткая стрижка, странная сумка (что в ней — воровские инструменты?) — заставило подумать о недавно выпущенном из тюрьмы уголовнике. На синей табличке над входом были аккуратно указаны номера квартир — какая на каком этаже. Профессорская была на пятом. Зашли в дом. Наверху как будто разговаривали. Голоса звучали нечетко, искаженные лестничным эхом. Она хотела вызвать лифт, но В. Ф. потянул ее за рукав: пешком.
Голоса смолкли. Они были на третьем этаже, когда наверху открылась и захлопнулась дверь. Они поднялись на пятый. Профессорская дверь выходила на середину площадки. Они были уверены, что именно эта дверь только что открывалась. И в квартиру, по всей вероятности, вошел молодой человек, недавно пробегавший по двору. В. Ф. протянул руку к звонку. Помедлил. Нажал. Ему тоже было не по себе. Открыл молодой человек. Другой, не похожий на Гагарина, — высокий, белокурый.
— Вы к кому?
— Иван Александрович дома? — поинтересовался В. Ф.
— Проходите, — молодой человек захлопнул дверь, как только они оказались в полутемной передней. — Его сейчас нет. Придется подождать.
— А вы, собственно, кто такой? — спросила Т. В. Молодой человек достал из кармана темно-красное комитетское удостоверение, помахал перед лицом Т. В. и В. Ф.
— Документы у них проверь, — из боковой двери высунулся первый.
— Пожалуйста! — В. Ф. достал паспорт. У Т. В. нашелся институтский пропуск.
— Пройдите на кухню. Ждите пока там…
— Ну и что ты об этом думаешь? — спросила Т. В. На кухне они были одни.
— Откуда я знаю. Ясно, что-то случилось, — они разговаривали шепотом.
— С Иваном Александровичем?
— С Иваном Александровичем, а может быть, и с Гошей.
Им пришлось просидеть на кухне с полчаса, прежде чем там появился белокурый. Все это время они пытались выстроить линию поведения. С одной стороны, сейчас не сталинские времена. С другой, мало ли что, раз профессором интересуется КГБ… А Гоша студент, и любая ошибка может отразиться на его будущем. Войдя, белокурый уселся за кухонный стол напротив В. Ф. и Т. В.
— Извините, мы не разглядели как следует ваше удостоверение, нельзя ли на него взглянуть снова? — В. Ф. не собирался говорить чего-то подобного, но он нервничал и от этого вдруг повел себя храбрее обычного. Гэбэшник пожал плечами, вновь достал темно-красную книжечку, развернул.
— Убедились? Теперь — легкий вопрос: что вас привело в эту квартиру?
— Иван Александрович, профессор университета, он преподавал математическую физику нашему сыну… — В. Ф. улыбнулся. Заискивающей улыбкой — чтобы уравновесить излишнюю храбрость? Ему стало стыдно.
— И вы дружили домами?
— Мы просто знакомы.
— Гоша — это наш сын — иногда брал у Ивана Александровича книги, — Т. В. чувствовала, что ей лучше тоже принимать участие в разговоре. — Он очень интересуется космологией.
— Все это замечательно, — перебил белокурый, — но я задал вам вопрос: что привело вас в эту квартиру, — он посмотрел на часы, — во вторник, 16 декабря 1975 года, в районе 15 часов? Вы договаривались с профессором о встрече?
В. Ф. взглянул в окно. Ах, если бы можно было воспользоваться волшебной палочкой… Увы, использование в. п. подчиняется определенному регламенту.
— Гоша говорил нам, что собирался зайти к Ивану Александровичу.
— Во время занятий?
— Профессор часто работал дома.
— У Гоши свободное расписание, — вмешалась Т. В., - он хорошо учится.
Гэбэшник тоже посмотрел в окно, а затем уставился на В. Ф.
— Просто чудо, — сказал он. — А у вас самих, что, тоже свободное расписание?
— Я фотожурналист, — сказал В. Ф.
— К нам вечером должны зайти родственники, я надеялась, что Гоша будет с нами, — соврала Т. В.
— Что здесь произошло? — наконец все же задал свой главный вопрос В. Ф.
Белокурый помолчал.
— А вы как думаете?! — он внезапно повысил голос почти до крика. — Сергей!
Его напарник заглянул в кухню.
— Слушаю, Петр Алексеевич?
— Проводи даму, задай ей несколько вопросов.
— Таня… — В. Ф. начал подниматься тоже.
— А вы оставайтесь со мной.
Взгляд сидевшего неподвижно Петра Алексеевича был тяжелый, холодный и не выражал никаких особенных эмоций.