Эйтонский отшельник

— И стало быть, ясно, куда теперь следует поехать мне, — с облегчением заметил Хью. — Я премного обязан вам, отец аббат. Вы указали мне путь во тьме. Если Босье и впрямь говорил с Кутредом, то, по крайней мере, мы можем узнать, что произошло, получил ли он желаемый ответ. Впрочем, обратно он ехал один. А веди он с собой пойманного виллана, едва ли Босье оставил бы его при кинжале, да еще с несвязанными руками. С вашего позволения, отец аббат, я возьму с собой в свидетели брата Кадфаэля, чтобы не приводить в скит отшельника своих вооруженных людей.

— Хорошо, — охотно согласился аббат. — Этот несчастный был гостем обители, и наш долг сделать все возможное для поимки его убийцы. Равно как совершить все положенные обряды над его мертвым телом. Не проследишь ли ты за всем этим, брат Роберт, когда тело покойного доставят в аббатство? А брат Жером пусть поможет. Его желание помочь Дрого Босье нельзя оставить без внимания. Он и проведет ночное бдение над его телом в молитвах о спасении его души.

Выходя из приемной вместе с Хью, Кадфаэль подумал, что нынче вечером в отпевальной часовне будут лежать бок о бок два покойника: старик, который расстался с жизнью столь же легко, как увядший цветок расстается со своими лепестками, и высокомерный землевладелец, вырванный из жизни с сердцем, полным злобы и ненависти, без предупреждения, не имея времени примириться с людьми и богом. Так что Дрого Босье понадобятся молитвы всех, способных помолиться за упокой его души.

— А не кажется ли тебе, что в своем рвении во имя правосудия брат Жером способствовал смерти Босье? — внезапно спросил Кадфаэля Хью, когда они, уже во второй раз за сегодняшний день, выезжали из Форгейта.

Если так оно и было, это как-то не пришло Кадфаэлю в голову.

— Босье возвращался, причем с пустыми руками, — сказал он осторожно. — И, по всей видимости, разочарованный. Похоже, тот парень вовсе не его беглый виллан.

— А возможно и наоборот, Босье нашел его и вместе с ним нашел свою судьбу. Что скажешь? Этот молодой слуга живет тут уже достаточно долго, чтобы знать лес как свои пять пальцев. Может, это его рука держала кинжал?

Что тут было возразить? У кого было еще больше оснований вонзить кинжал в спину Дрого Босье, нежели у парня, которого тот собирался приволочь обратно в свой манор и там снова спустить с него шкуру, а потом заставить работать на себя всю жизнь?

— Этого следовало ожидать, — мрачно согласился Кадфаэль. — Если только мы не застанем Кутреда и Гиацинта мирно сидящими дома и занимающимися своими делами. Что толку гадать, покуда мы не узнаем, что произошло там на самом деле.

Они уже подъехали к языку итонских земель тем самым путем, которым ехал покойный Дрого, и увидели небольшую прочисть, неожиданно открывшуюся перед ними в густом лесу так же, как и перед Босье, но при дневном свете, в то время как тот приехал сюда, когда уже стало смеркаться. Приглушенный солнечный свет, пробивавшийся сквозь густую листву, слабо золотил серый каменный домик. Редкие жерди низкой изгороди лишь слабо обозначали границу огорода и не представляли собой преграды ни для зверя, ни для человека. Дверь в дом была распахнута настежь, через дверной проем просматривалась вторая комната, откуда лился слабый и мутный свет негасимой лампады, стоявшей на каменном алтаре. Этот огонек был подобен малой искорке, едва различимой в лучах, падавших в небольшое окошко без ставней. Казалось, скит святого Кутреда был открыт для любого, кто бы ни пришел.

Кое-где трава была скошена, однако большая часть огорода оставалась невозделанной и совсем заросла. Здесь-то и трудился сам отшельник, работая то мотыгой, то лопатой, он поднимал один пласт земли за другим и разбивал комья. За этой работой и застали его Хью с Кадфаэлем. Управлялся с инструментом он не очень умело, но терпеливо. Видимо, он не был привычен к такому труду, которым следовало бы заниматься его слуге Гиацинту. А судя по всему, его-то здесь не было.

Отшельник оказался высок и строен, с хорошей осанкой. На нем была короткая до колен темная ряса со спадавшим на плечи капюшоном. Увидев приехавших, отшельник выпрямился, держа мотыгу в руках, и повернул к ним свое смуглое лицо, костистое и суровое, обрамленное темными волосами и густой бородой. Переводя с одного на другого свои глубоко посаженные глаза, отшельник признал в Хью достоинство шерифа и, не сводя с него глаз, низко наклонил голову.

— Если у вас дело к отшельнику Кутреду, то прошу пожаловать. Это я, — вымолвил он низким грудным голосом, в котором ясно слышались властные нотки. Затем, изучающе поглядев на Кадфаэля, он добавил: — А тебя, брат, я, кажется, видел в Итоне на похоронах лорда Ричарда. Ты монах из Шрусбери.

— Верно, — сказал Кадфаэль. — Я сопровождал туда молодого Ричарда Людела. А вот это Хью Берингар, шериф нашего графства.

— Визит шерифа делает мне честь, — сказал Кутред. — Не войдете ли в дом?