Эйтингтон

Незадолго до Нового 1951 года, когда отец был в отъезде, в семье приобрели щеночка. Щенок был белый, пушистый и, конечно, всем нравился. Когда приехал отец, он заметил, что было бы совсем неплохо приобрести охотничью собаку, которая стала бы сопровождать его на охоте. Прошло несколько недель, и наши соседи, которым очень понравился щенок, доверительно сказали матери, что, если мы задумаем приобрести другую собаку, они с удовольствием возьмут у нас нашего щенка. Мать хотела сделать отцу приятное и сообщила ему, что мы нашего щенка можем теперь отдать и купить для отца охотничью собаку. Он, однако, улыбнулся и сказал: «Охота, конечно, дело хорошее, но дети уже привыкли к этой собачке, да и я тоже. Пусть она останется у нас»…»

Об исключительно серьезном отношении Наума Исааковича к молодым сотрудникам свидетельствует следующий факт, рассказанный Павлом Судоплатовым в одной из своих книг:

«Помню, я как-то раз принес ему личное дело молодого чекиста, служившего возле польской границы, с просьбой по возможности перевести его на работу в качестве одного из сотрудников отделения, которым Эйтингон руководил. В деле находилась записка заместителя начальника отдела украинского ГПУ, рекомендовавшего его для службы в Польше недалеко от того места, где тот жил и работал. Эйтингону не хотелось посылать этого молодого человека в Польшу, рядом с границей, где того могли узнать. И он прокомментировал это так: «Если этого парня, не имеющего никакого опыта, поймают при обычной проверке, то чья голова тогда полетит? Если я стану слушать подобные рекомендации, надо будет завести специальную корзину для собирания голов».

Я решил, что вопрос закрыт и ему не хочется, чтобы его беспокоили по поводу устройства этого человека. Но неожиданно Эйтингон сам позвонил Якову Минскеру, возглавлявшему отделение по Дальнему Востоку, и предложил ему взять на работу этого сотрудника».

Рассказывает Муза Наумовна Малиновская:

«Осенью 1951 года сын Эйтингона Леонид должен был идти в первый класс, и отец старался улучить минуту, чтобы позаниматься с ним чтением. У Леонида не всегда получалось, и тогда отец нервничал, ходил по квартире, переживал, ссорился с сыном, потом обнимал его и снова заставлял заниматься.

Леонид хотел стать моряком, и поэтому ему выбирали школу, в которой преподавали английский язык. Обучение тогда было раздельное, и школа для мальчиков с английским языком оказалась не так уж и близко: для того чтобы добраться до нее, нужно было перейти проспект, по которому мчались автомобили. Поэтому директор школы взял с матери мальчика подписку, что она обязуется провожать его в школу и встречать после занятий. Подземных переходов тогда не было. <…>

Однако проводить Леню в первый класс Эйтингон не смог. Генерал находился тогда в Литве. Зато первого сентября Леня получил первую в жизни телеграмму на свое имя, в ней было поздравление от отца».

Как отмечал Павел Судоплатов, рассказывая о своем друге, у Эйтингона «никогда не было никаких сбережений, и даже скромная обстановка в квартире была казенной». Генералу вторит дочь Эйтингона Муза:

«Когда Эйтингон был арестован, к нам домой пришли с обыском. Маму спросили:

— Дача есть?

— Нет, — ответила она.

— А машина?

— Тоже нет, — прозвучал ответ.

Пришельцы осмотрели комнату и с удивлением обнаружили на некоторых вещах инвентарные номера. «Вот так генерал…» Они пожали плечами, забрали охотничье ружье отца, еще какие-то мелочи и ушли, довольно пренебрежительно взглянув на детей.

Это произошло в октябре 1951 года, шесть лет спустя после окончания войны».

Из книги «На предельной высоте»:

«Наступил 1963 год. Леонида должны были со дня на день призвать в армию (он отслужил срочную службу на Краснознаменном тихоокеанском флоте. — В. А.). Муза училась в 9-м классе: не за горами были выпускные экзамены. Эти два события были очень важны для семьи, и в своих письмах Эйтингон старался не внушать им тревоги за себя, отвлекать их этим от текущих дел. Он писал им, что чувствует себя «как обычно», что проблем со здоровьем у него нет.

На самом деле все было не так. Он чуть не умер от опухоли в кишечнике. Его сестра, известный в Москве врач, добилась от тюремных властей разрешения на то, чтобы Эйтингона посетил в тюрьме хирург-онколог Минц. Он спас Эйтингона, блестяще сделав в тюремном лазарете операцию. Кстати, в соответствии с договоренностью, операция была платной. Она длилась долго, проводилась в довольно тяжелых условиях. Но когда сестра Эйтингона приехала к хирургу, чтобы вручить ему его гонорар, он взять деньги отказался. По словам Минца, он не знал, кого будет оперировать; узнав же, заявил, что считает за честь продлить жизнь такого человека, как генерал Эйтингон, и никакой платы за операцию не возьмет».

Несмотря на длительное пребывание в тюрьме, Эйтингон сохранил светлый ум и прекрасную память. Во время прогулок с дочерью по Москве, которые генерал очень любил, он читал наизусть стихи Пушкина, Есенина, Блока.