Эйтингтон

В 1920 году особый отдел Южного фронта получил информацию, что большая группа офицеров Врангеля готова сложить оружие и прекратить братоубийственную войну в России. По просьбе командующего фронтом Михаила Фрунзе прославленный герой феской армии генерал Брусилов выпустил обращение к офицерам и солдатам Врангеля, предлагая им прекратить войну и перейти на сторону советской власти. В воззвании содержались гарантии личной безопасности всем военнослужащим, которые сложат оружие, и амнистии для офицеров. Возникла реальная возможность прекратить кровопролитие на юге России. Однако такое развитие событий не устраивало председателя Реввоенсовета Троцкого, который сорвал перспективу капитуляции армии Врангеля. Крым был взят штурмом войсками Фрунзе, а Врангель и около 150 тысяч его военнослужащих эвакуировались на военных кораблях и гражданских судах в Турцию и превратились в изгнанников. По указанию Троцкого в Крым были направлены Бела Кун и ряд других его сторонников, которые расстреляли свыше двенадцати с половиной тысяч бывших офицеров, несмотря на то, что им была обещана амнистия. Объясняя этот чудовищный акт геноцида против русских офицеров, Троцкий заявил: «Мы уничтожаем их не потому, что офицеры совершили преступления, но лишь потому, что хотим истребить их как класс, способный изменить нам в подобающий момент».

Давайте вспомним, что говорили о Троцком современники — люди, хорошо его знавшие.

Борис Бажанов, личный секретарь И. В. Сталина в 1923–1927 годах:

«Из большевистских вождей Троцкий производил на меня впечатление более крупного и одаренного. Но справедливость требует тут же сказать, что он был одарен отнюдь не всесторонне и наряду с выдающимися качествами обладал немалыми недостатками…

Он был слишком человеком позы. Убежденный, что он вошел в Историю, он все время для этой Истории (с большой буквы) позировал. Это было не всегда удачно. Иногда это была большая поза, оправданная ролью, которую играл Троцкий и его социальная революция в мировых событиях; к примеру, когда советская власть во время Гражданской войны висела на волоске — «Мы уйдем, но так хлопнем дверью, что весь мир содрогнется», — это тоже для позы и для истории; иногда это было менее оправдано; еще было терпимо, когда Троцкий принимал парады своей Красной Армии, стоя на броневике; но бывало и так, что поза была не к месту и была смешна…

И еще одна черта меня всегда поражала в Троцком — его удивительная наивность и непонимание людей. Можно подумать, что он всю жизнь прошел, видя только абстракции и не видя живых людей как они есть. В частности, он ничего не понял в Сталине, о котором написал толстую книгу…»

Григорий Зив, социал-демократ, знавший Л. Д. Троцкого с начала 1890-х годов:

«В психологии Троцкого не было вообще элементов, относящихся к жестокости и гуманности. Там у него было пустое место. Чувство симпатии к людям, не в смысле удовлетворенности поведением, а как самостоятельное чувство, воодушевление, было незнакомо ему. Для него люди были просто единицами — десятками, тысячами, сотнями тысяч, посредством которых удовлетворялась его «Воля к Власти»…» Анатолий Луначарский, с октября 1917-го по сентябрь 1929 года первый нарком просвещения РСФСР:

«Троцкий — великий агитатор. Его статьи, книги представляют собой, так сказать, застывшую речь — он литера-турен в ораторстве и оратор в своей литературе.

Троцкий — человек колючий, нетерпимый, повелительный, и я представляю себе, а очень часто и знаю, что отсюда возникает немало трений и столкновений, которые при более уживчивом характере могли бы быть вполне избегнуты».

И Троцкий, и Сталин имели своих сторонников и последователей в партии. Высокомерный Троцкий, назвавший впоследствии Сталина «выдающейся посредственностью», недооценил его изощренный интеллект и организаторские способности. В результате Сталин, используя в борьбе за власть свое положение генерального секретаря партии, а также личные амбиции членов политбюро ЦК ВКП(б) Зиновьева и Каменева, сумел к 1925 году свести влияние Троцкого в партии к минимуму. В январе 1925 года пленум ЦК ВКП(б) освободил Троцкого по собственному желанию от должности председателя Реввоенсовета, а 23 октября 1926 года на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) его вывели из состава политбюро.