Её несносный студент

Ну вот, зачем ты только очнулась? Усмехаюсь, не позволяю ей даже двинуться, языком провожу по оголенной, внутренней части бедра. И собираюсь уже продолжить, окончательно развратить свою Александровну, когда в кармане начинает вибрировать телефон. Мне даже смотреть на экране не нужно, чтобы понять, кто решил сорвать мне столь приятный вечер.

Вздыхаю, отпускаю Ксюшу и поднимаюсь на ноги, знаю, что, если не отвечу, он не отстанет. Ксюшу звонок отрезвляет окончательно, нервно дернув головой, она поправляет платье, и тянется к туфлям. Смешная. Кто ж тебя отпустит, малышка? Одной рукой хватаю ее за талию и прижимаю к себе, другой вытаскиваю из кармана телефон и подмигнув Александровне, отвечаю на звонок.

— Да, пап.

— Ты где?

— В Караганде, — бесит.

— Не хами.

— Я занят, пап.

— Я уже понял, чем ты там занят, Егор, лучше по-хорошему оставь свое занятие и вернись в ресторан.

— Уже разбежался. Свой долг перед журналистами я выполнил.

— Егор.

— Все, пап, с Островскими пообщайся, я там не нужен.

Сбрасываю звонок и отключаю нахрен телефон. Пусть хоть на говно изойдет, а я занят.

— Так на чем мы остановились?

Улыбаюсь, переключая внимание на Ксюшу. Правда, стоит наткнуться на испуганный взгляд Александровны, на полные страха глаза, как улыбка тотчас же сползает с лица. Всматриваюсь в красивые черты, чувствую, как Ксюша все сильнее напрягается, как дышит часто, словно воздуха не хватает и, кажется, даже слышу усиленное биение сердца. И, если две минуты назад я бы списал это на возбуждение, то сейчас это однозначно не та реакция.

— Ты чего, Ксюш? — касаюсь губами ее виска, а она ладонями в мою грудь упирается, оттолкнуть пытается.

— Отпусти меня, пожалуйста, мне нужно домой, а тебе стоит вернуться в ресторан.

Дрожь в ее голосе окончательно выбивает меня из колеи.

— Ксюш, какая муха тебя укусила?

— Никто меня не кусал, — уже увереннее, с раздражением даже. — Хватит, это вообще была плохая идея с самого начала, мне не нужно было приходить, я не знала, что… — у меня, отчего-то, складывается впечатление, что говорит она сейчас отнюдь не со мной. — Не ссорься с родителями, Егор, возвращайся в ресторан.

Говорит вроде уверенно, я и бы даже поверил, если бы не чувствовал, не понимал, что не хочет она подобного развития событий, иначе не стояла бы в моих объятиях, не отводила взгляд, не дрожала бы в моих руках.

Ну чего ты прячешься, чего боишься?

— Да, ты знаешь, я, пожалуй, вернусь в ресторан, — соглашаюсь, чувствуя, как она расслабляется. Да что ж такое? — Но только при одном условии, — добавляю.

— К...каком? — она отстраняется, устремляет на меня усталый взгляд своих нереально синих глаз, полных наивной надежды, что я ее сейчас оставлю, что просто так позволю уйти.

Нет, Александровна, мы с тобой еще не закончили.

— Ты в глаза мне сейчас скажешь, что ничего ко мне не чувствуешь и правда хочешь уйти, — называю свое условие, четко понимая, что Александровна, зараза такая, скажет. Ну скажет ведь, она же правильная вся такая. Через себя переступит, но соврет.

— Не чувствую и хочу, все это просто… временное помутнение, Егор, я прошу тебя, хватит, найди, пожалуйста, себе ровесницу, встречайся, живи, а меня оставь в покое, я всего этого не хочу, — говорит твердо, уверенно даже.

Ты ж моя хорошая. И даже глазом не моргнула, все так ровненько, складненько, даже голос перестал дрожать. Год назад она также уверенно вещала, когда облапошила меня и заставила поверить в наличие жениха.

— Прекрасно, — ухмыляюсь, — только есть одна проблема, — скалюсь, словно зверь оголодавший.

— Какая?

— Я нихрена тебе не верю, Александровна.

И вот на этой ноте мне окончательно надоедает это не несущий смысловой нагрузки разговор, я просто зарываюсь пятерней в ее волосы и набрасываюсь на манящие губы, вгрызаюсь грубо, подавляя любое сопротивление. Ничего не хочу больше слышать, все равно ничего интересного не скажет. Она сначала пытается сопротивляться, даже челюсти сжимает, но я же упертый, надавливаю свободной рукой на ее подбородок, вынуждаю разомкнуть челюсти и проталкиваю язык ей в рот. Я ее сожрать готов, черт возьми, нельзя, просто нельзя быть настолько сладкой.

Мне же крышу рвет от тебя, малышка. Ее сопротивление длится не долго, до слуха доносится уже знакомый, обреченный стон и она включается в поцелуй, также нетерпеливо, как и я, сплетает наши языки, отвечает так, что я дурею просто, и вздрагивает, когда я, подцепив собачку на платье, резко тяну ее вниз.

— Егор…

— Помолчи, Ксюша, просто закрой, пожалуйста, рот.

Резко, даже грубо, разворачиваю ее спиной к себе, утыкаюсь носом в ее шею, стягиваю платье с плеч, резко дергаю вниз и оно падает к нашим ногам. И я готов просто сдохнуть лишь только потому, что моя Александровна сейчас в моих руках, практически обнаженная. Я точно на ней повернулся.

— Моя, моя, не отпущу.

Шепчу какой-то беспорядочный бред, целую шею, плечи. Руками шарю по желанному телу и кайфую, когда, выдохнув громко, Ксюша откидывается назад, подставляя шею под мои поцелуи, позволяя ласкать себя, трогать.

Вашу же мать!