Конференции в целом он дал низкую оценку, считая, что вместо того, чтобы разрешать противоречия классической механики и квантовой теории, ученые большую часть времени потратили на оплакивание классической физики. “Съезд в Брюсселе напоминал плач на развалинах Иерусалима, – написал он Бессо, – ничего полезного из него не получилось”32.
Случился там и один заинтересовавший Эйнштейна эпизод: как раз в это время получил огласку роман между овдовевшей Марией Кюри и женатым Полем Ланжевеном. Мадам Кюри, всегда державшаяся с достоинством, увлеченная наукой, стала первой женщиной, получившей Нобелевскую премию по физике в 1903 году за работу по исследованию радиации, разделив ее с мужем и еще одним ученым. Три года спустя ее муж погиб под колесами конной повозки, и она почувствовала себя совершенно опустошенной. Примерно те же чувства испытывал и протеже ее покойного мужа Ланжевен, который преподавал физику в Сорбонне вместе с четой Кюри. Ланжевена в свое время заставили жениться, и жена физически издевалась над ним. Вскоре у него начался роман с Марией Кюри, они встречались в съемной парижской квартире. Жена Ланжевена наняла какого-то типа, чтобы тот проник в квартиру и выкрал их любовные письма.
В то самое время, когда полным ходом шла Сольвеевская конференция, на которой присутствовали и Мария Кюри, и Ланжевен, в парижском таблоиде стали печатать похищенные письма, готовившие публику к сенсационному бракоразводному процессу. Кроме всего прочего, в тот самый момент было объявлено, что Кюри получила Нобелевскую премию по химии за открытие радия и полония [39]. Член Шведской академии написал ей и предложил не приезжать на церемонию вручения, учитывая скандал, разразившийся из-за ее отношений с Ланжевеном, но она хладнокровно ответила: “Я полагаю, что нет никакой связи между моей научной работой и фактами личной жизни”. Она отправилась в Стокгольм и приняла эту премию33.
Весь скандал показался Эйнштейну дурацким. “Она простой, честный человек, – говорил он, – у нее блестящий интеллект”. Он со свойственной ему прямотой также высказал мнение, ничем не оправданное, что она не настолько красива, чтобы разрушить чей-то брак. “Несмотря на страстность ее натуры, – писал он, – она не так привлекательна, чтобы представлять опасность для кого-либо”34.
Посланное ей в том же месяце письмо с твердой поддержкой было более любезным:
“Не смейтесь надо мной из-за того, что я пишу вам, хотя мне и нечего особенно толкового сказать. Но я пришел в ярость из-за того, что обыватели сейчас осмеливаются вмешиваться в вашу жизнь, и я обязательно должен был дать волю своему чувству. Пользуясь поводом, хочу сказать вам, как я восхищаюсь вашим интеллектом, вашей энергией и вашей честностью. Считаю своей удачей личное знакомство с вами в Брюсселе. Каждый, кто не причисляет себя к этим глупцам, и теперь не менее, чем раньше [до скандала], конечно, доволен тем, что среди нас есть такие выдающиеся люди, как вы и Ланжевен, с которыми в действительности любой почтет за честь быть знакомым. Если эти ничтожества продолжат лезть в вашу жизнь, просто не читайте эту чушь, пусть этим занимаются глупцы, для которых это и было состряпано”35.
Появление Эльзы
Пока Эйнштейн разъезжал по Европе, выступая с речами и греясь в лучах своей растущей известности, его жена оставалась в Праге – городе, который ненавидела, – и грустила о том, что не вошла в круг ученых, чего когда-то упорно добивалась. “Я хотела бы быть там, и послушать немного, и увидеть всех этих прекрасных людей, – писала она ему в октябре 1911 года после одного из его докладов, – мы так давно не виделись, что мне интересно, узнаешь ли ты меня”. Она подписалась:
Обстоятельства жизни в сочетании с врожденной предрасположенностью к депрессиям, возможно, сделали ее мрачной и даже подавленной. Когда Филипп Франк впервые встретил ее в Праге, он решил, что она похожа на шизофреничку. Эйнштейн согласился и позже сказал коллеге, что ее мрачность “несомненно, происходит от генетической предрасположенности к шизофрении, передавшейся ей по материнской линии”37.