Эй, Нострадамус!

Я могла бы вскочить, закричать, привлечь к себе внимание и спасти сотню жизней. Или вместе с соседками поднять наш стол и, прикрываясь им, броситься на убийц. Однако я съежилась, как испуганная овечка, и это единственный подлый поступок за всю мою жизнь. Моим грехом была трусость, и, выглядывая из-под стола, я наблюдала, как три пары светло-коричневых ботинок топают по полу столовой, играя с нами, словно с какими-то бактериями под микроскопом.

Я узнала всех троих: работа над школьным альбомом не прошла даром. Одного звали Митчелл ван Вотерр. Только недавно я видела его около стоянки в компании с двумя одноклассниками, которые сейчас тоже расхаживали по столовой с ружьями наперевес.

Джереми Кириакис и Дункан Бойль.

Митчелл, Джереми и Дункан шагали от стола к столу. Снять с них камуфляжную форму – и получатся парнишки из тех, что косят газоны или играют в баскетбол на соседнем дворе. Ничего в их внешности не обратило бы на себя внимания. Разве что Митчелл был худощав, а у Дункана из-под волос выглядывало бордовое родимое пятно. (Я знала об этом, так как видела их фотографии, раскладывая и наклеивая на страницы школьного альбома.)

Шагая между столами, они переговаривались между собой, но мало что удавалось разобрать. Под какие-то столы убийцы стреляли, на другие не обращали внимания. Услышав, что они приближаются, Лорен притворилась мертвой: замерла и широко раскрыла глаза – и я бы ударила ее, если бы еще сильней не злилась на собственную трусость. В нас постоянно вдалбливали, что боятся только те, кто полностью не доверяет Богу.

Тот, кто это придумал, никогда не лежал под обеденным столом, чувствуя, как ползет по ноге теплая струйка чьей-то крови.

В наших сердцах живет противоречие. Для Бога не существует человеческой уникальности: перед ним все равны. Сами же мы замечаем друг в друге несметное множество особенностей. «Я слагаю стихи о лошадях; ты мастеришь вешалки в форме совы; у него стрижка, как у того парня с экрана; она знает столицу каждой страны». Для меня, испытывавшей обычную людскую гордыню, Джейсон был неповторим. Начнем с того, что он мог говорить разными голосами – подражать другим и выдумывать новые. А стоило мне встретиться с теми, кто мог кого-то изображать, как, например, с девочками из летнего магазина, – и я тут же раскисала. Чужие голоса играли для Джейсона роль куклы чревовещателя: с их помощью он говорил то, что иначе сказать стыдился. Для борьбы со скукой – скажем, во время обедов с моей семьей или праздничных вечеров, устраиваемых женой пастора Филдса, когда раздавали именные таблички и играли в жмурки, – у Джейсона был припасен кошачий персонаж по имени мистер Не-а, хозяин портативного черно-белого телевизора, по которому показывали рейтинг популярных телепередач. Мистер Не-а ненавидел всех и вся, выражая свое постоянное недовольство тихим, едва различимым мяуканьем. Это надо было слышать! С мистером Не-а тягостные часы пролетали незаметно.

Еще Джейсон умел шевелить ушами и выгибать пальцы в любую сторону, иногда до того страшно, что я с визгом умоляла его прекратить. А на мой семнадцатый день рождения он подарил мне семнадцать роз – кто, скажите, еще на такое способен?

Джейсон поразил меня, когда одним дождливым августовским днем в отцовском «бьюике», припаркованном в Уайт-Спот, за чизбургером с апельсиновым коктейлем сделал мне предложение. Поразил, во-первых, потому, что сделал, а во-вторых, потому, что разработал дерзкий тайный план, от которого мог бы отказаться только самый черствый сухарь. В целом план был таков. На деньги, заработанные им летом, мы должны улететь в Лас-Вегас. И Джейсон тут же извлек из кармана поддельные документы, бутылку шампанского и тонюсенькое золотое колечко, едва удерживающее собственную форму.

Он сказал:

– Это кольцо будет нимбом сиять на твоем пальце. Отныне от нас будут падать не две тени, а одна.

– Фальшивые документы? – удивилась я.

– Я не знаю, с какого возраста там можно вступать в брак, – признался Джейсон. – Это для страховки.

Фальшивки выглядели убедительно. В них было все по-настоящему: наши имена и адреса. Стояли только другие даты рождения. И как оказалось, брачный возраст в Вегасе начинался с восемнадцати лет. Поэтому фальшивые документы нам понадобились.

Джейсон спросил, согласна ли я сбежать с ним.

– Обойдемся без венчания в церкви и всего такого?

– Джейсон, свадьба есть свадьба. И если бы для нее достаточно было повернуть ключ зажигания в машине, я бы вышла за тебя прямо сейчас.